Антология народничества - [33]

Главная толпа уже разошлась; остались только небольшие кучки и отдельные лица, отчасти вовсе не принадлежавшие к демонстрировавшим; на них-то и набросилась полиция, она била, хватала женщин за волосы, бросалась даже с обнаженными тесаками. Арестуемые защищались отчаянно; женщины не уступали мужчинам. Дело кончилось тем, что полиция вкупе с дворниками и сыщиками нахватала в разных частях города 32 человека, в числе коих было 11 женщин. В участке обращались с арестованными самым зверским и варварским образом: им была отведена комната аршина три ширины и 7–8 аршин длины, в комнате было поставлено человек 10 городовых, дворников и сыщиков. Арестованного ударом в голову сзади вталкивали в эту комнату; на него набрасывались полицейские и дворники, валили на пол и били руками и ногами сколько находили нужным; избитых нельзя было узнать, так они были изуродованы. Той же участи подвергались и женщины, и между ними одна при последних днях беременности, она упала замертво и потребовалось присутствие доктора.

Один из арестованных, крестьянский парень, проездом мимо Аничкова дворца, кричал: «Да здравствует свобода, да здравствует Земля и Воля!», за что ему проломили эфесом сабли голову и, как ходят слухи, он теперь умирает.

5. Рукописная прокламация о Казанской демонстрации

Рукопись неизвестного «По поводу собрания народной партии 6 декабря 1876 г.»

Что такое произошло в Петербурге на Казанской площади 6 декабря 1876 г. по втором часу дня?

Собралось несколько сот русских людей, принадлежащих частью к образованному, частью к рабочему классу. Собрались они для того, чтобы почтить память тех также русских людей, которые или уже погибли, или еще погибают в тюрьмах за то, что пренебрегли заботами о личном ублаготворении. […] Собрались они еще для того, чтобы показать, что, несмотря на гонения и клеветы, идеи и дела этих истинных друзей народа никогда не переставали находить людей, стремившихся к их осуществлению. […] Собрались они вообще для того, чтобы заявить друг другу и тем, кто хотел бы иметь уши слышать, что дело народного освобождения, перейдя теперь в руки самого народа, становится на твердую почву; что этим переходом знаменуется начало активного вмешательства нового, необыкновенно важного элемента в ход политической жизни России, а именно, начало сознательного участия русского рабочего класса в движениях этой жизни, и что этот важный исторический факт есть результат не только прямого действия, непосредственного влияния разных общественных явлений, разных изменений в условиях экономической, в складе социальной жизни, идущих вслед за распространением в России европейской цивилизации, одним словом, есть не только результат непосредственного влияния самой жизни, так сказать, на развитие народной массы, но есть также результат и 15-летних сознательных усилий, связывающих одной братской цепью погибших и настоящих деятелей. […]

Наши друзья-отрицатели говорят: событие было несвоевременно, дурно организовано, не была вполне выяснена его цель, не была подготовлена к нему вся публика, могущая своим сочувствием или присутствием придать ему несравненно более импозантный вид; собрание вообще вышло мелко, а конец его печален и жалок, так как социалисты-народники были избиты и прогнаны самим народом, т. е. дворниками, извозчиками, лавочниками. Из всех этих замечаний выходит одно очевидное заключение, а именно, что недовольство друзей вертится, главным образом, на деталях собрания, а это может быть объяснено только тем, что их внимание было обращено более на внешнюю сторону, чем на внутренний смысл события 6 декабря. […]

И, слушая их толки, невольно приходит на мысль Обломов. Вот он, лежа на диване, презрительно улыбается: «Так это такая-то ваша революция?! нет, моя не такова!..» и начнет затем рисовать в своем воображении картины своей революции: тут все прекрасно организовано, все идет ладно и успешно, как представление в театре; тут много, много публики, и все сочувствующая, тут народ, в лице дворников, лавочников и извозчиков, не кидается на собравшихся, нет, он сам готов броситься на полицию и даже на войско, – но это ему не приходится совершать, потому что войско и полиция кричат: «Ура, социальная революция!» и братаются с народом! […] И Обломов вскакивает и кричит: «Да, вот что я называю моей революцией!.. во всяком случае, я не позволил бы себя бить! я бы или вышел победителем, или лег нa поле чести!» […]

До сего времени деятельность русских социалистов ограничивалась пропагандой среди народа, пропагандой устной и письменной. Это было естественное начало деятельности народной партии: нужно было приготовить почву для возможности какого-нибудь политического действия; нужно было распространить хоть некоторые идеи, вызвать хоть сколько-нибудь сознательное стремление к изменению существующего порядка среди хоть некоторой части темной народной массы, положить начало ее политическому самосознанию. […]

Но вот пропагандисты сознали некоторую узость, недостаточность в этом направлении своей деятельности. Для дальнейшего успеха своего дела следовало, не покидая, конечно, своего первого средства, присоединить к нему второе, следовало, одним словом, расширить программу действия. К этому же побуждал и самый успех пропаганды, коль скоро он выразился тем, что пропаганда проникла в среду городских рабочих.