Антология кинизма - [29]

⁶⁷ На вопрос, почему у других просит лишь обол, а у этого целую мину, ответил: «У других я надеюсь получить кое-что ещё раз, а получу ли я у него снова, бог знает». Когда его стыдили за то, что оп просит милостыню, а Платон не просит, он сказал, что и тот просит, но

Голову лишь приклонив, чтоб его не слыхали другие[52].

Увидев неумелого лучника, он сел рядом с мишенью, приговаривая: «Это для того, чтобы он не угодил в меня». Влюблённые, говорил он, ради удовольствия готовы испытать все несчастья.

⁶⁸ Спрошенный, является ли смерть злом, ответил: «Какое же это зло, если его присутствия мы не чувствуем». Когда Александр подошел к Диогену и спросил: «Ты меня не боишься?» — философ спросил в свою очередь: «А ты — зло или добро?» Царь ответил: «Добро». — «Кто же боится добра?» — возразил Диоген. Он говорил, что образование даёт юношам благоразумие, старикам — утешение, беднякам — богатство, богачам — украшение. Увидев однажды, как распутный Дидимон взялся лечить глаз у одной девицы, он сказал: «Смотри, как бы, исцеляя у девушки глаз, ты по повредил ей что-нибудь другое»[53]. Когда кто-то пожаловался, что друзья строят против него козни, он посетовал: «Что же делать, если с друзьями придётся обходиться, как с врагами».

⁶⁹ Спрошенный, что самое прекрасное у людей, ответил: «Свобода слова». Зайдя в школу и увидев там много статуй, изображавших Муз, и мало учеников, сказал: «С божьей помощью, учитель, у тебя полно учащихся». Он обыкновенно делал на виду у всех всё, что связано с Деметрой и Афродитой, объясняя: «Если завтракать — вещь обычная, то почему бы не завтракать и на площади». Часто занимаясь онанизмом на виду у всех, он приговаривал: «О, если бы, потирая брюхо, можно было бы утолить и голод». О нём ещё многое другое рассказывают, по всё пересказать заняло бы слишком много места.

⁷⁰ Он учил, что упражнения бывают двух видов: одни касаются души, другие — тела. При постоянном упражнении духа создаются представления, облегчающие совершение добродетельных поступков. Один вид упражнений без другого недостаточен; причём хорошее здоровье и сила имеют для них немаловажное значение, так как относятся и к душе, и к телу. Он приводил также примеры того, как легко благодаря упражнениям совершается переход к добродетели. Можно заметить, что, как в простых ремеслах, так и в других искусствах специалисты, упражняясь, достигают удивительного совершенства и ловкости. Так, например, флейтисты и атлеты чем больше упражняются, каждый в своём деле, тем большего добиваются успеха. Если бы они перенесли свои упражнения также и на душу, то эти усилия не остались бы без пользы и результата.

⁷¹ Он утверждал, таким образом, что в жизни невозможно достичь никакого блага без упражнений и что благодаря им можно всё одолеть. Бесполезным трудам следует предпочесть труды в согласии с природой и жить счастливо; люди несчастны только из-за собственного неразумия. И когда мы привыкнем, то презрение к наслаждению само по себе доставляет высочайшее удовольствие. И как те, кто привык жить, испытывая наслаждения, с отвращением относятся к неудовольствиям, так приучившие себя к последним извлекают радости из презрения к самим удовольствиям. Так он учил и поступал в соответствии со своим учением. Это и впрямь было «перечеканкой монеты», так как он меньше всего считался с законами государства, предпочитая им законы природы. Он утверждал, что ведёт такой же образ жизни, как и Геракл, всему предпочитая свободу.

⁷² Он утверждал, что всё принадлежит мудрецам, обосновывая это положение уже приведёнными выше доводами[54]: всё принадлежит богам, боги — друзья мудрецов, у друзей всё общее, следовательно, всё принадлежит мудрецам. Без закона, говорил он, невозможна жизнь в государстве, так как вне государства нельзя извлечь никакой пользы от цивилизации, а государство — плод цивилизации. Вне государства нет никакой пользы от закона, следовательно, и закон есть плод цивилизации. Высокое происхождение, славу и тому подобное он высмеивал, называл их украшениями испорченности. Пример единственно совершенного государственного устройства он находил только во Вселенной. Он учил также, что женщины должны быть общими, брак не ставил ни во что, кроме союза, основанного на взаимном согласии. Поэтому и дети должны быть общими.

⁷³ Он не видел также ничего ужасного в краже из храма или в употреблении в пищу мяса любого животного. Причём, говорил он, нет ничего нечестивого и в том, чтобы питаться даже человеческим мясом, как это видно из быта других народов. Более того, согласно здравым рассуждениям, все элементы содержатся во всём и во всё проникают. Так, например, в хлебе заключено мясо, а хлеб — в овощах; и во всём находятся частицы других веществ, проникающие через невидимые поры в виде испарений. Об этом он говорит в «Фиесте», если трагедии принадлежат действительно ему, а не его другу Филиску Эгинскому или Пасифонту, сыну Лукиана, который, как сообщает Фаворин в «Пёстрых историях», написал их уже после кончины Диогена. Музыкой, геометрией, астрологией и тому подобными дисциплинами можно, считал он, не заниматься как бесполезными и ненужными.