Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах - [8]

Черниховский написал несколько сонетов и венков сонетов («К солнцу», «На крови»), в которых ясно видно влияние эстетики символизма русского «серебряного века». В ивритской литературе важное место занимают его переводы. Среди них — «Илиада» и «Одиссея» (с греческого), древний финский эпос «Калевала» (переведенный им с немецкого) и «Слово о полку Игореве» (с древнерусского).

Поэзия на иврите, создававшаяся на Украине и в Польше в первом двадцатилетии текущего века, начала приобретать новые черты. Урбанизм, интеллектуальность и чувственность, освобождающая от бремени нравственности и изображающая отношения мужчины и женщины как основанные на взаимном половом влечении, а не на романтической любви, определяли теперь ее облик. Эстетическая обработка этих стихов весьма тонка и педантична, и многие из них написаны в форме сонета. Следующий шаг к модернизму сделал Давид Фогель (родился в Подолии) в своем поэтическом сборнике «У темных ворот» (Вена, 1923). Он прожил большую часть своей жизни в Париже (с 1925 по 1944 год) и погиб в Катастрофе. Его стихотворения не имеют рифмы, равных строф и метра. В них ощутимо влияние немецкого символизма и экспрессионизма (Гуго фон Гофмансталя, Стефана Георге, Райнера-Мария Рильке). То же направление продолжал Авраам Бен-Ицхак, уроженец города Пшемышля в Галиции, хотя у него отчетливее прослеживается импрессионистское направление и воздействие немецкого символизма. Однако влияние немецкой поэзии не было доминантным, и законы русского стихосложения продолжали оставаться нормой ивритской поэзии до пятидесятых годов нынешнего века.

В первом десятилетии XX в. в ивритской беллетристике место романа занял короткий рассказ, и реализм отступил под влиянием раннего модернизма в рассказах Иосефа Хаима Бреннера, Ури Нисана Гнесина, Давида Гирша Номберга, Залмана Шнеура и Гершона Шофмана. В их рассказах отразилось отчаяние образованных евреев, утративших связь с традицией и встретивших антисемитизм у «райских врат» русской культуры. Они изобразили болезненную чувствительность, невроз и склонность к самоубийству молодого образованного еврея, еврейского «лишнего человека» — и вульгарность еврейского нувориша, пытающегося вписаться в русскую культуру. Они развили повествовательную технику импрессионизма, декадентства и символизма под влиянием русской (Достоевский, Чехов, Сологуб, Андреев, Белый) и немецкой (Шницлер) прозы.

В это время в ивритской литературе выделяются две первые писательницы: Двора Барон и Элишева (Быховская-Жиркова). Двора Барон, дочь раввина из Минской губернии, в первые годы XX в. стала печатать короткие рассказы из местечкового быта, в основном о судьбе еврейских женщин. В ее стиле заметны глубокие еврейские корни, а также влияние Бердичевского, хотя ее подходы более толерантны, и с мистическим видением действительности она склонна сочетать реализм. В 1911 году Двора Барон с мужем, Йосефом Ахароновичем, переехала в Эрец-Исраэль, и в десятые и двадцатые годы оба они работали редакторами журнала «Ха-поэль ха-цаир» («Молодой рабочий»).

Наиболее значительными прозаиками из тех, кто вступил на литературное поприще в первом десятилетии XX в., были Ури Нисан Гнесин и Иосеф Хаим Бреннер. Оба родились на Украине. Но Гнесин был сыном раввина (отец его возглавлял иешиву в Почепе, Черниговской губернии, в которой учился и Бреннер), интеллектуалом, аристократом в своем поведении, эстетом и широко образованным человеком, владевшим несколькими европейскими языками, тогда как Бреннер вышел из простой семьи и не мог похвалиться столь обширными познаниями и изысканными манерами. В последние годы XIX в. Гнесин и Бреннер жили в Гомеле, где входили в круг молодых еврейских интеллектуалов, возглавлявшийся писателем Гилелем Цейтлиным. Цейтлин исповедовал пессимизм Шопенгауэра и видел в нем путь к избавлению человечества. Себя он считал пророком еврейского духовного возрождения, которое произрастет — в параллель неомистическим течениям в России — из мистики каббалы и хасидизма.

Проза Гнесина передает духовность молодых прекраснодушных евреев, живущих в оторванном мире романтических грез и обреченных на жестокое пробуждение и болезненное осознание правды о жизни и о самих себе. Рядом с ними выступают второстепенные образы: красивые, здоровые украинцы и простые евреи, чья грубость пугающа и гротескна. Гнесин отображает сознание своих героев в стиле поэтического импрессионистского кинематографа, музыкального по своему строю, богатого сравнениями и метафорами. Он пишет диалоги, производящие впечатление живой, сочной, простой и низкой речи — на самом деле не существовавшей тогда в реальном иврите. Симпатии автора на стороне терпимости, деликатности к проявлениям чувства. Ему по душе юмор евреев старшего поколения, и в этом Гнесин подобен Черниховскому. Рассказ «В садах» (1910) Гнесин изображает ужасающую встречу тонкого и романтичного сына раввина с мрачной, варварской стороной природы и человека, живущего в ней. Возможно, что здесь у Гнесина сказалось влияние рассказа Леонида Андреева «Бездна». Со стилистической точки зрения, это интересное сочетание лирического импрессионизма, символизма и дерзкого натурализма. Язык Гнесина в этом рассказе конструирует и тонкие нюансы поэтических галлюцинаций, и самое низкое сквернословие, и резкие переходы от высокого к низкому, как если бы Гнесин прокладывал путь для Бабеля.