Антироссийские исторические мифы - [46]

Впоследствии обличение сталинских репрессий в значительной мере мотивировалось ностальгией поколения «детей Арбата» по утраченному привилегированному статусу. В результате отпрыски ряда видных большевиков подались в диссиденты. Наименование «дети Арбата» стало нарицательным для обозначения отстраненной в 1930-е гг. от партийных верхов отцов-номенклатурщиков золотой молодежи[163].

«Свои убивали своих», – сформулировала парадокс «большого террора» бывшая диссидентка, а впоследствии эмигрантка Р. Д. Орлова[164]. Одним из первых стал рассматривать сталинские партийные чистки в качестве исторического возмездия известный разоблачитель провокаторства в революционной среде эмигрант В. Л. Бурцев. Идентифицируя большевиков как изменников делу революции, он в 1938 г. писал: «Историческая Немезида карала их за то, что они делали в 1917–1918 гг. и позднее… Невероятно, чтобы они были иностранными шпионами из-за денег. Но они, несомненно, всегда были двурушниками и предателями – и до революции, и в 1917 г., и позднее, когда боролись за власть со Сталиным… Не были ли такими же агентами… Ленин, Парвус, Раковский, Ганецкий и другие тогдашние ответственные большевики?» Сталин же, по оценке Бурцева, по отношению к представителям «старой ленинской гвардии» «не проявил никакого особенного зверства, какого бы все большевики, в том числе и сами ныне казненные, не делали раньше». Сталин «решился расправиться с бывшими своими товарищами», поскольку «чувствует, что в борьбе с Ягодами он найдет оправдание и сочувствие у исстрадавшихся народных масс. В России… с искренней безграничной радостью встречали известия о казнях большевиков[165]». Еще на рубеже 1950–1960-х гг. в среде консервативно ориентированной части интеллигенции 1937 г. оценивался как «великий праздник» – «праздник исторического возмездия».

Сказывался синдром победителей. Придя к власти, бывшие соратники переключились на борьбу друг с другом. Самоистребление революционеров по сценарию Французской революции представало как явление закономерное и универсальное.

47. Миф о репрессиях в Красной армии как решающем факторе неудач первого периода войны

Как одно из негативных последствий репрессивной политики в РККА традиционно рассматривается некомплект комсостава в начальный период Великой Отечественной войны. Однако на самом деле в преддверии репрессий по «делу Тухачевского» некомплект был даже выше, чем после их завершения. Если в 1937 г. некомплект составлял 21,7 % от штатного расписания комсостава, то в 1941 г. – лишь 13 %. За 1938–1940 гг. в РККА было направлено 271,5 тыс. офицеров, что было значительно выше оттока из нее по разным причинам за тот же период[166]. Дефицит военных кадров, отмечает историк М. И. Мельтюхов, был порожден «не столько репрессиями, сколько техническим переоснащением, организационным совершенствованием и форсированным развертыванием новых частей и соединений Красной Армии»[167]. Кроме того, РККА в этот период вела в ряде регионов боевые действия, которые не могли обойтись без потерь в офицерском корпусе. Историк В. И. Ивкин видит основную причину некомплекта в установлении завышенных норм комсостава среднего, старшего и высшего звена в подразделениях Красной армии. В то время как в советских вооруженных силах 1 офицер приходился на 6 солдат и сержантов, в английских данное соотношение составляло 1:15, в японских – 1:19, во французских – 1:22, в германских – 1:29[168]. Заметим, что более низкий уровень офицерского представительства в вермахте не мешал немцам вести успешные боевые действия.

Общепринятый в отечественной историографии взгляд о последствиях сталинских репрессий в РККА состоит также в том, что в войска пришли малоподготовленные «выдвиженцы», которые должны были осваивать все с нуля. Однако профессиональное превосходство репрессированных по отношению к новой, сменившей их плеяде представителей высшего командного состава ставится рядом исследователей под сомнение. По мнению историка А. Филиппова, ни участие в Гражданской войне, ни служба в региональных подразделениях Красной армии в 1920–1930-е гг. не давали опыта, который был необходим для вооруженных сил современного типа. Напротив, прошедшие обучение в стенах Академии Генштаба командиры новой волны гораздо в большой степени, чем репрессированные, соответствовали требованиям грядущей войны[169]. Другой военный исследователь, Г. Герасимов, утверждает, что численность представителей комсостава, имеющих высшее военное образование после осуществления связанной с репрессиями кадровой ротации, возросла на 45 %[170]. Распространенное представление, что советской армией в начале войны руководили преимущественно зеленые лейтенанты, статистическими данными не подтверждается. Место репрессированных заняли командиры примерно той же возрастной группы.

Голословным в свете статистики выглядит распространенное утверждение об упадке в связи с репрессиями военной науки и прежде всего об отказе от теории «глубокой наступательной операции». Никакого подтверждения (за исключением фактов изъятия из библиотек трудов «врагов народа») эта версия не имеет. Новых уставов и наставлений, которые свидетельствовали бы о пересмотре военной доктрины, в 1937–1940 гг. армия не получала