АнтиNаполеон - [57]

— Когда мне поручили командование Рейнской амией, — продолжал Моро, — мои успехи были как никогда быстрыми и многочисленными. Какой был удачный момент для заговора! Разве амбициозный человек упустил бы такую возможность, будучи во главе победоносной и верной ему стотысячной армии? Я же оставил армию и отошел к простой гражданской жизни.

И в этом Моро был прав. В зале суда по рядам пошел шум одобрения. Председатель суда Эмар забил в колокол, требуя тишины.

— Господа, мне больше нечего сказать. Таков мой характер. Такова была моя жизнь. И вот теперь меня пытаются обвинить в том, что я бандит и заговорщик. Благородный человек, которому поручена моя защита, надеюсь, убедит вас в том. что эти обвинения ни на чем не основаны. Вы, господа судьи, знаете свои права и свои обязанности, вся Франция будет вас слушать, вся Европа будет на вас смотреть, не забывайте об этом!

Моро оглядел зал. Стояла гробовая тишина. Все ждали продолжения.

— Вся моя жизнь была посвящена только Франции. только революции! — продолжил он. — Сейчас же она стоит лишь капли чернил, необходимой для подписания смертного приговора. Но никто в этом мире не заставит меня раскаиваться в чем-либо. Клянусь — я жил и умру гражданином Франции!

Весь зал дружно разразился аплодисментами. Некоторые женщины бросали к ногам Моро цветы. через окна послышался гул солдатских выкриков:

— Моро невиновен! Свободу генералу Моро.

Мадам де Сталь в своих «Мемуарах» восторженно писала:

«Генерал Моро произнес в суде одну из прекраснейших речей, какие знает история человечества. Сохраняя необходимую скромность, он напомнил о сражениях, которые выиграл с тех пор. как Францией правит Бонапарт; он попросил прощения за то, что порой высказывал свои мысли с чрезмерной откровенностью, и обиняками сравнил бретонский характер с корсиканским; наконец, в эту опаснейшую минуту он обнаружил разом и незаурядный ум, и беспримерное присутствие духа».

После того как зал кое-как успокоили, слово было предоставлено мэтру Боннэ, который тут же поднялся на трибуну.

Боннэ говорил целых шесть часов с перерывом в один час. Он начал свою речь следующим образом:

— Итак, генерал Моро в оковах! Конечно, самыми большими и славными заслугами, самыми блестящими победами, самыми важными завоеваниями, спасением многих армий — ничем нельзя приобрести гнусного права вредить своей родине внутренними междоусобицами. Но эти подвиги, эти завоевания, эта геройская и безграничная самоотверженность, столько доблести, так много побед, двадцать пять лет настоящей честности — будет ли все это потеряно при решении дальнейшей судьбы моего знаменитого подзащитного? Нет, господа, разум и справедливость сильнее неразумия и неблагодарности. Эти спасительные воспоминания, которые витают над моим подзащитным, еще не есть оправдания, но они являются более чем вероятным предзнаменованием их.

Председатель суда несколько раз останавливал защитника. Когда после очередной остановки государственный обвинитель вставил со своей стороны замечание и назвал Моро изменником, мэтр Боннэ ответил следующей замечательной тирадой:

— Господин прокурор, позвольте мне сказать вам, что генерал Моро достаточно хорошо продемонстрировал, изменник ли он. Никто из нас не мог бы, представить на этот счет больше возвышенных доказательств, Ни вы, ни я не руководили военными кампаниями Республики. Ни вы, ни я не побеждал и в стольких битвах врагов нашей страны. Ни вы, ни я не уничтожили тех, кто хотел сражаться против нашего отечества. Ни вы. ни я не совершали изумительных отступлений из Германии и Италии и не спасли жизни стольких людей из своих армий. Ни вы, ни я не заплатил и столь щедро своему отечеству долга любви и преданности. Вспомните, не только я, но и вся Франция испытала острую боль в сердце, узнав, что генерал Моро арестован. Здесь его пытаются судить за то, что его мнение не согласно с мнением правительства. Но, помилуйте. общественное мнение всей нации тоже очень часто не согласно с правительством. Осудив генерала Моро, вы осудите всю Францию, весь народ), принесший колоссальные жертвы ради тех принципов, за которые с юных лет сражался мой подзащитный. Но если здесь и осудят генерала Моро, общественное мнение Франции все равно его оправдает…

Никогда еще адвоката не слушали с таким вниманием, как в этот раз слушали мэтра Боннэ, а когда он закончил, все принялись бурно аплодировать ему.

Суд над Моро продолжался, и, хотя газеты хранили по этому поводу единодушное молчание, одного лишь известия о речи, произнесенной в его защиту, оказалось довольно, чтобы пробудить души ото сна; никогда у Бонапарта не было в Париже столько противников, как в эту пору.

Жермена де Сталь, французская писательница

На следующий день Наполеон вызвал к себе курировавшего полицию министра Ренье и осведомился, сильную ли речь произнес вчера Моро.

— Очень слабую, — с важным видом ответил ему Ренье.

— В таком случае велите ее напечатать и распространить повсюду в Париже.

Когда же Наполеон увидел, как сильно ошибся его министр, он вновь вспомнил о Фуше, единственном человеке, который ничего не боялся и всегда говорил ему то, что думает, а не то. что от не го хотят услышать.