АнтиNаполеон - [56]

После инцидента с Лекурбом в качестве свидетеля был допрошен английский капитан Райт. Он был одет в униформу офицера британского флота, а правая рука у него была на перевязи. Он был смертельно бледен, и секретарь суда, проявив сострадание, предложил ему стул. Райт поблагодарил его на ломаном англо-французском языке и сел.

Но из тюрьмы его доставили напрасно. Как оказалось, капитан не желал отвечать на вопросы. Он лишь сделал короткое заявление:

— Я был взят в плен в бою. Я не преступник, а военнопленный. Требую к себе соответствующего отношения.

Председатель суда Эмар спросил Кадудаля, знает ли он англичанина.

— Никогда его не видел, — ответил тот.

— А вы, Райт, знаете этого человека? — спросил Эмар, показывая на Кадудаля.

— Нет, месье, и я требую к себе отношения как к военнопленному.

— Как вам будет угодно. Заседание продолжится завтра.

Все были удивлены, ведь был всего полдень. Никогда еще заседания суда не были такими короткими.

* * *

Заседание 3 июня 1804 года было открыто, как обычно. Заслушали несколько свидетелей, но ничего интересного не происходило. Однообразие процесса было нарушено лишь ближе к полудню, когда заговорил старший из братьев де Полиньяк.

— Посмотрите на Жюля, — сказал Арман де Полиньяк судьям, — это всего лишь ребенок. Спасите его, ведь он не понимал, что делает. Я один виновен. Лишь я отдавал себе отчет в том, что делал. Если вам непременно нужна голова кого-то из Полиньяков, возьмите мою, я вам ее дарю…

Брат перебил его. Голос его был пронзительным, высоким, дрожащим:

— Нет! Нет! Господа, не слушайте его! Я совсем один, у меня нет ни жены, ни детей. Арман же — отец семейства! Возьмите мою жизнь, но сохраните жизнь моему брату!

Аудитория была потрясена этой сценой до глубины души, многие в зале плакали. Потом наступила очередь маркиза де Ривьера. Председатель суда Эмар показал найденный у него миниатюрный портрет графа д’Артуа — младшего брата казненного короля Людовика XVI и одного из вождей контрреволюционной эмиграции — и спросил:

— Обвиняемый, узнаете ли вы эту миниатюру?

— Я что-то плохо отсюда вижу, — ответил маркиз, — пожалуйста, передайте портрет мне.

Когда портрет оказался у него в руках, он поцеловал его, прижал к сердцу и закричал:

— Как вы могли подумать, что я не узнаю этот портрет?! Я хотел лишь последний раз поцеловать его, перед тем как подняться на эшафот. Теперь, господа, я счастлив, и вы можете делать со мной что хотите!

Эта сцена произвела на аудиторию не меньшее впечатление, чем предыдущая. Благородство молодых дворян вызывало уважение даже у самых закаленных в революционных боях республиканцев.

После этого был объявлен перерыв, а во второй части заседания слово взял государственный обвинитель, который призвал суд обрушить на головы обвиняемых всю мощь закона, дабы их возможные последователи не тешили себя иллюзиями: любое покушение на жизнь императора будет сурово наказано.

* * *

Заседания 5, 6, 7, 8 и 9 июня были полностью посвящены выступлениям защитников обвиняемых. В их числе следует отметить знаменитых адвокатов Биллекока (он защищал маркиза де Ривьера) и Боннэ (он защищал генерала Моро). Адвокат Доммаже защищал Жоржа Кадудаля, Коттерель — генерала Ляжоле, Готье — Костера де Сен-Виктора и Пико, Гишар — братьев де Полиньяков, Лебон — Буве де Лозье, Рюзийона и Шарля д’Озье и т. д.

Пятого числа выступило девять человек, но все ждали речи мэтра Боннэ, который должен был выступать десятым. Однако уставший председатель суда решил закрыть заседание и перенести слушания на завтра.

6 июня, как только открылось очередное заседание суда, председатель Эмар пригласил на трибуну адвоката Моро мэтра Шарля Боннэ, но генерал тут же вскочил с места и заявил, что хочет сказать несколько слов до этого.

— Вы можете выступить после вашего защитника, — попытался урезонить его Эмар.

— То, что я хочу сказать, — возразил генерал, — должно предшествовать выступлению моего защитника. И дело тут не в том, что мое доверие к нему не полное, вовсе нет, но я чувствую, что мне необходимо самому обратиться к суду и к нации.

— Так и быть, предоставляю вам слово.

— Несчастливые обстоятельства, — начал Моро, — могут, случайно или нет, за несколько мгновений перечеркнуть жизнь самого благородного человека. Сейчас я кладу всю свою жизнь на одни весы с обвинениями, выдвинутыми против меня. Моя жизнь всем хорошо известна. Я стал военным, потому что так было надо, ведь я был гражданином своей страны. Мой характер формировался под боевыми знаменами, и я сохранил его неизменным.

— Все это замечательно, но почему вы попросил и слова? — удивился Эмар. — Неужели лишь для того, чтобы сказать это?

— Нет, — спокойно продолжал Моро. — Я надеюсь, что нация не забыла, как я вел себя на полях сражений, не забыла моей репутации. Мне много раз предлагали встать во главе правительства, но я всегда считал себя созданным для командования армиями, а не государством.

В этом Моро был прав. Много не много, но один раз точно предлагали. Вспомнить хотя бы события 18–19 брюмера. Наполеону ведь помогли совершить этот государственный переворот. Одним из действительных авторов этого переворота был влиятельный член Директории Эмманюэль де Сийес, ставший потом вторым консулом. Так вот, не будь Наполеона, он использовал бы для этой цели какого-нибудь другого популярного в армии генерала. Известно, что он предлагал этот проект генералу Моро, но тот отказался сотрудничать с Сийесом. А ведь будь его амбиции посильнее, история не только Франции, но и всей Европы могла бы сложиться совершенно иначе.