АнтиNаполеон - [138]

С. Бунтман: Но не он это придумал. Он написал так, как Цезарь написал свои «Записки о Галльской войне».

С. Нечаев: Да.

С. Бунтман: Там же все время в третьем лице.

С. Нечаев: Да, но Наполеон пошел гораздо дальше, потому что мало написать, например, что он схватил знамя и повел за собой солдат. На самом деле мемуары участников этих событий показывают, что Наполеон за 200 метров даже к этому мосту не подходил, и, естественно, никакого знамени не хватал, и никого никуда не вел. Но Наполеон пошел дальше, потому что есть в брендинге такой термин «визуализация образа». Это значит, что какая-нибудь красивая картинка всегда отлично поддерживает слова. Поэтому Наполеон вызвал художника Гро, молодого, начинающего, и заказал ему ставшую знаменитой картину «Наполеон на Аркольском мосту». И она сейчас висит в Лувре. Лувр ежегодно посещают семь миллионов человек, из которых процентов шестьдесят или семьдесят — это иностранные туристы. То есть в течение 200 лет миллионы-миллионы людей, глядя на эту картину, имели полную иллюзию того, что Наполеон совершил великий подвиг.

С. Бунтман: Они считают, что это правда.

С. Нечаев: Они считают, что это правда, не понимая, что это не фотография, что это всего лишь картина. Более того, потом версии этой картины стали рисовать другие художники. Орас Верне, например. Там уже конкретно нарисован мост, Наполеон, солдаты… То есть эта легенда, запущенная Наполеоном, начала жить своей собственной жизнью, уже независимой от Наполеона, и она живет до сих пор. И сейчас кому-то объяснить, что Наполеона не было на Аркольском мосту, — это примерно то же самое, что какому-нибудь выпускнику советской школы, изучавшему Пушкина, объяснить, что никакой Сальери никогда в жизни и в мыслях не имел травить Моцарта.

С. Бунтман: Или тем, кто видел фильм «Октябрь» Эйзенштейна, — что никакие толпы не бежали и не висели на воротах Зимнего дворца.

С. Нечаев: Так же как никто не штурмовал Бастилию в Париже в 1789 году.

С. Бунтман: Такими толпами. Да. Там просто подошли, и были переговоры…

С. Нечаев: Там просто постучали, открыли ворота и освободили восемь человек, из которых двое сидели за неуплату алиментов…

С. Бунтман: Да, алиментщики там были…

С. Нечаев: Один какой-то сумасшедший…

С. Бунтман:…которого вернули потом обратно.

С. Нечаев: То есть получается, что, к сожалению, история — это… Видел такую передачу на канале «Культура» — «Власть факта»… Я просто смеялся, потому что история — это не власть факта, а власть интерпретатора факта. И чем талантливее интерпретатор, тем самую бредовую идею легче довести до массового сознания.

С. Бунтман: Но задача, между прочим, в том и состоит, и мы сейчас этим и занимаемся на уровне передачи, чтобы пробиться через интерпретации, понять какие-то механизмы этих интерпретаций, механизмы создания фактов. Пробиться хоть к какой-то конструкции того корня, из которого все вырастает. Потому что сама интерпретация — это тоже предмет истории. И само создание этих Аркольских мостов, штурмов Зимнего и всевозможных Моцартов с Сальери — это тоже очень интересная задача, которая тоже принадлежит истории.

С. Нечаев: Согласен.

С. Бунтман: Тут нам уже наприсылали эсэмэсок. «В какой степени, — пишет Митя из Москвы, — Наполеон сам творец своего бренда, а в какой это продукт потомков?»

С. Нечаев: Тут все взаимосвязано. Естественно, что начал творить собственный бренд Наполеон, и он в этом достиг феноменальных успехов. Потому что этот человек, который, как мы говорили, начинал с минус бесконечности, уже в 26 лет был генералом. Но ему этого было мало. Он, кстати, всегда интересовался древнеримской историей, ему это все очень нравилось. И он создал себе, как мы говорили, новую категорию. Он создал режим Консульства. Вроде бы как по римской аналогии. Но ему этого тоже было мало. Да, категория новая, но консулов было три, а ему совершенно неинтересно было быть одним из трех. И вот он через какое-то время стал первым консулом. Но ему и этого было мало. И он решил создать еще одну новую категорию. Но в стране, в которой всего десять лет назад казнили короля, как-то глупо было снова называть себя королем, вот Наполеон и придумал новую категорию — Империя.

С. Бунтман: И здесь к нам присоединяется Карл Великий. Потому что Наполеон стал императором не Франции, а императором французов.

С. Нечаев: Французов, да.

С. Бунтман: Как был императором франков Карл Великий. А у Наполеона речь шла о восстановлении такого вот романо-германского… не то чтобы объединения, а такого романо-германского синтеза, который у него получался при завоевании.

С. Нечаев: Ну конечно. Ведь когда мы говорим о том, что надо создать новую категорию, — это не значит, что надо сидеть и из пальца высасывать, как некоторые герои той же Книги рекордов Гиннесса. Типа пожирать божьих коровок на время… С божьими коровками в историю не войдешь. Поэтому новое — это хорошо забытое старое, все знают эту формулу, и Наполеон брал аналогии из истории и имел на это полное право. А что касается вопроса слушателя, то получается, что Наполеон сам, конечно же, создавал свою эту легенду. И он ее создал. И развил до сумасшедших совершенно масштабов. А дальше, как мы уже говорили, эта легенда начала просто жить своей самостоятельной жизнью, потому что никто же не заставлял, например… Скажем, если художнику Гро Наполеон просто впрямую заказал эту картину, заплатив ему денег и объяснив, где, как и что должно быть изображено, то последующие-то художники все делали по собственной инициативе.