Антихрист. Проклятие христианству - [28]

… Церковь вела ожесточённую войну со всем благородным, что только ни есть на земле, с помощью немецких мечей, немецкой крови, немецкого мужества! Сколько тут наболевших вопросов! В истории более высокой культуры почти никогда не встречаешь немецкого аристократа; нетрудно догадаться, почему… Христианство, алкоголь — два главных средства порчи… Тут будто бы и не было выбора: есть ислам и христианство, араб и иудей. Решение задано; никто не волен выбирать. Либо ты чандала, либо нет… «Война с Римом, война не на жизнь, а на смерть! Мир, дружба с исламом», — вот как чувствовал, вот как поступал великий вольнодумец, гений среди немецких императоров, Фридрих II{72}.{73} Как?! Неужели немец должен быть гением, должен быть вольнодумцем для того, чтобы испытывать приличные чувства? — Не понимаю, как немцы могли когда-либо чувствовать по-христиански…

61

Мы вынуждены коснуться здесь другой материи, в тысячу раз более болезненной для немца. Немцы лишили Европу последнего великого урожая культуры — урожая Ренессанса. Его надо было сберечь для Европы. Понимаем ли мы в конце концов, хотим ли понимать, чем был Ренессанс? Переоценкой христианских ценностей, попыткой присудить победу обратному им, ценностям аристократическим, попыткой, предпринятой всеми средствами, всеми инстинктами, всем гением… До сих пор была только одна такая великая война и не было времени, когда бы вопросы ставились столь решительно, — и мой вопрос тоже задан Ренессансом, — никогда до сих пор наступление не велось основательнее, прямее, по всему фронту и с нацеленностью в самый центр! Чтобы наступать в решающем месте, в цитадели самого христианства, возвести на трон благородные ценности, то есть внести их в самый инстинкт, в глубинные потребности и желания восседающих на престоле… Вижу перед собой одну возможность, — и она выступает в неземном блеске и волшебной игре красок, кажется, что она расцветает трепетными нюансами утончённой красоты и творит её искусство столь божественное, столь чертовски божественное, что напрасно роешься в тысячелетиях, отыскивая вторую такую возможность; вижу зрелище столь многомысленное, столь чудесно парадоксальное, что и у богов Олимпа был бы повод разразиться своим бессмертным смехом. Вот это зрелище: Чезаре Борджа — папа… Вы поняли меня?.. Ну хорошо, вот была бы победа, какой алкаю ныне… Сим было бы упразднено христианство!{74} — А что произошло вместо этого? Немец-монах по имени Лютер прибыл в Рим. И этот монах, со всеми мстительными инстинктами жреца-неудачника, засевшими в теле, возмутился в Риме против Ренессанса… Вместо того чтобы с глубокой благодарностью уразумевать в душе то чудовищно-колоссальное, что совершалось, — а именно преодоление христианства в самой его цитадели, — он лишь питал этим зрелищем свою ненависть. Религиозный человек думает только о себе. — Лютер увидел порчу папства, тогда как можно было осязать руками обратное: древняя порча, peccatum originale[36], христианство, уже не восседало на троне пап! А восседала жизнь! Торжество жизни! Великое Да, обращённое ко всему высокому, прекрасному, дерзновенному!.. И Лютер восстановил церковь — он объявил ей войну… Ренессанс — событие, лишённое смысла, великое Напрасно!.. Ах, эти немцы, во что они нам встали! Любое «Напрасно» — дело рук немцев. — Реформация; Лейбниц; Кант и так называемая немецкая философия; «освободительные» войны; рейх — каждый раз новая «напрасность» чего-то уже народившегося, а теперь безвозвратно утраченного…{75} Признаюсь: они мои враги, эти немцы; презираю в них нечистоплотность понятий и ценностей, презираю их боязнь прямого и честного Да и Нет. За тысячу лет они всё залапали и сваляли, чего ни касались; любая половинчатость, любая трёхчетвертность, все недуги Европы — всё на их совести; на их совести и самое грязное христианство, самое неизлечимое, самое неопровержимое, — протестантизм… Если людям не удастся справиться с христианством, виноваты будут немцы…

62

На этом я кончаю и выношу приговор. Я осуждаю христианство, я выдвигаю против христианской церкви самое страшное обвинение, какое когда-либо звучало в устах обвинителя. Она для меня худшая из всех мыслимых порч, она обладала волей к самой ужасной, самой крайней порче. Христианская церковь не пощадила ничего и испортила всё, каждую ценность она обесценила, каждую истину обратила в ложь, всякую прямоту — в душевную низость. Попробуйте ещё говорить о её благой, «гуманной» миссии! Устранять беды не в её интересах, она жила бедами, она творила бедствия, чтобы утвердиться навечно… Вот червь греха — этой-то бедой лишь церковь наградила человечество! — А «равенство душ перед богом»? Эта ложь, этот предлог для rancunes подлых людей, эта взрывчатка, обратившаяся теперь в революцию, современную идею и принцип гибели всего общественного правопорядка… христианский динамит… Благая, «гуманная» миссия христианства! Вырастить из humanitas[37] противоречие самому себе, искусство самооскопления, волю к лжи любой ценою, отвращение ко всем благим и пристойным инстинктам, презрение к ним! Вот вам гуманная миссия! — Паразитизм —