Анти-Авелин - [6]

– Я красивый?

– Очень, как голливудский киноактер. Только, измученный немного.

– Ань, ну, ты скажешь тоже…

Петрович много раз пересказывал этот диалог своим сослуживцам, а те внимательно слушали, понимая важность момента.

«А что «бывшая»?» – спрашивали они.

«А «бывшая» умоляла остаться. Ну, чем бы я стал там заниматься? Все! Разошлись пути-дорожки. У нее там хорошая работа, уважением пользуется у односельчан», – отвечал Петрович.

Про Ивана он никому не рассказал, мужская гордость не позволила.

С тех пор Петрович, как одержимый, шел к своей цели. Обещание, которое он дал дочери, должно было быть выполнено в срок. Этот срок равнялся шести годам. С одной стороны – не мало, а с другой стороны – кто его знает, как оно пойдет?

Непочатая бутылка водки из холодильника перешла по нужде к кому-то из соседей. Подчиненные шутили поначалу, ждали от своего руководителя послабления по этому вопросу, а когда почувствовали в нем эту одержимость, стали сторониться и перешли с руководителем на «Вы».

Благо, на дворе были двухтысячные. Левые заработки стали постоянными, сложился даже некий тариф: за расторопность, за особое внимание к делу или наоборот – за его отсутствие. Попадались и правдолюбцы, но их было мало. У Петровича был особый на них нюх, и он понимал, где можно, а где нельзя. Заходил при случае к областному руководству, напоминал о себе. Ему обещали, что «как только, так сразу».

Дочери переправил в деревню мобильный телефон. Радовался каждой ее СМС-ке, как чумной. К праздникам и просто так слал почтой дополнительные денежные переводы и открытки – самые красивые и самые дорогие.

Жизнь для Петровича обрела особый смысл. Эти люди в глухой деревеньке стали воплощением его счастливой жизни, которую они проживали там за него. Ему хотелось, чтобы эта жизнь была у них в полном достатке. Хотелось, как для себя. Но объяснить, рассказать об этом он не мог никому – не поняли бы. Сердце его таяло от счастья, когда он слышал ответ дочери: «Пап, ничего не надо, у нас все есть!»

И вот – долгожданный звонок «сверху».

Какой-то дуралей то ли взял слишком много, то ли отказался взять слишком мало. Короче, вбили ему кол со словом «оборотень» меж наградных медалей, и отправили куда подальше. Сверху спустили распоряжение: с целью борьбы с коррупцией взять на эту должность человека из глубинки с безупречной репутацией и послужным списком. Выбор пал на Петровича.

Хоть это была и не сама столица, а ближайший ее пригород, для многих москвичей это место было недосягаемой мечтой. И денег за должность взяли с Петровича на удивление немного. А почему? Петрович понял потом.

Ему, как одиночке, не надо было предоставлять целую служебную квартиру. Он согласился на комнату в общаге. Старый «Москвич» без водителя – это нормально на первое время. Хорошую машину надо было заслужить.

Вся соль была в жителях этого района. Это были люди такой высоты и такого достатка, что даже Петровичу, с его не самыми строгими взглядами на жизнь, было не понять – как можно было «заработать» себе на такую жизнь? И что должно было произойти с Петровичем, чтобы он смог обосноваться среди этой публики? И как они с дочкой будут ютиться в общаге, когда она приедет поступать в столичный институт? Ответить на эти вопросы он себе не мог.

За поворотом наконец-то показалась долгожданная лавка, заботливо прилаженная рядом с въездными воротами роскошного особняка.

Все тело ныло от напряжения. Работать на свою репутацию в новом коллективе первое время надо было за троих.

Сев на лавку, Петрович еще раз окинул взглядом высокие заборы и особняки. Дворняга тоже доплелась до лавочки и осторожно положила морду рядом с рукой Петровича.

– Вот оно как вышло, – обратился Петрович к дворняге, – повезло же мне, как слепому петуху, нашедшему зерно, – и положил руку на крутой собачий лоб. Дворняга лизнула руку и облегченно вздохнула.

За забором послышался рокот работающего механизма, въездные ворота вздрогнули и стали расходиться.

«И здесь не дают отдохнуть», – с досадой подумал Петрович.

Рокот внезапно прекратился, и в проеме ворот появился ухоженный дедок в стеганом пуховике.

«Сторож, наверное», – подумал Петрович.

– Вы к кому, милый человек? – спросил дедок.

– Ни к кому. Просто передохнуть решил. Если нельзя, я уйду.

– Нет-нет. Оставайтесь. Я подумал – может, участковый… – дедок перевел взгляд на погоны Петровича, – а теперь вижу, что нет. Хотите чаю? У меня есть отличный чай с мятой.

– Нет, спасибо. Мне надо идти. Да и хозяину дома это может не понравиться.

– Может. Он такой… – захихикал дедок. – Ну, как знаете. Дай Бог, свидимся еще.

Дедок развернулся к проему ворот, окинул взглядом забор и снова повернулся к Петровичу:

– А у вас редкой красоты лицо, очень породистое, – сказал он уже совсем другим голосом.

Петрович заметил странные огоньки в глубине глаз дедка: «Нет, это не сторож», – подумал он.

– Спасибо, – пожал плечами Петрович.

Петрович поморщился, когда дедок шагнул за ворота. Его раздражало внимание к собственной внешности. Дамы любых возрастов и мастей, которые пытались покуситься на его одиночество, очень быстро отказывались от этой идеи. У него в арсенале для подобных случаев имелись: и тяжелый неприветливый взгляд, и словечко неласковое. Вероятно, та постыдная, разгульная жизнь с ее многочисленными случайными подружками сделали свое дело. Нет, не то, чтобы у Петровича что-то нарушилась с мужским здоровьем, просто отвращение было моральное.