Анти-Авелин - [5]
– Не обижает?
– Нет, – ответила Лариса. – А ты по делу или как?
– Навестить решил. Руководство намекает о переводе в Москву. Вот, заехал повидаться, – соврал Петрович, и сразу же почувствовал приятное облегчение.
– Ну, да. Ну, да, – уважительно закивала головой Лариса.
– А Нюрка как вытянулась!
– Да, растет, – Лариса наклонилась к уху Петровича и прошептала: – Она за перегородкой все слышит.
«Надо уходить, – подумал Петрович. – Вот, только, когда и под каким предлогом?»
В этот момент дверь избы распахнулась, и на пороге появился коренастый мужичок с коричневым не то от загара, не то от копоти лицом. Он стянул с головы кепку и привычным жестом, не поворачивая головы, набросил ее на крючок около двери:
– Здравствуйте всем! – добродушно пробасил мужик. – У нас гости?
– Здравствуй, Вань. Познакомься. Это Ландрин Иннокентий Петрович.
По глазам Ивана было видно, что он все понял.
– Иван, – уважительно протянул он руку.
– Иннокентий, – так же уважительно привстав, ответил Петрович.
– Ну, вот и познакомились! Я вот только умоюсь – и за стол. Жена, обед готов?
– Готов. Готов, – Лариса начала суетиться, расставляя на столе тарелки. – Анюта, помогай!
На кухню вышла дочка. Исподлобья разглядывая отца, резала хлеб, раскладывала пирожки на блюде.
Петрович чувствовал себя не в своей тарелке. С тоской думал об оставленной в холодильнике бутылке. Надо было взять.
– А я с пустыми руками, – виновато заявил Петрович, – купил заранее бутылку, да дома забыл.
– И не надо, – ободряюще отозвался Иван, – у меня сейчас жаркое время – уборочная страда. Вот как! Я водителем в фермерском хозяйстве числюсь. Со всеми видами техники управляюсь. Завтра в четыре утра – за штурвал комбайна.
Петрович всегда уважал эту честную мужицкую профессию за ее сдержанность к выпивке и за привычку к порядку.
Разговор за обедом сначала не очень клеился. Общее напряжение постепенно рассеялось благодаря Ивану. Как ни странно, но Петровичу он нравился все больше и больше.
Не ревность, а глухая тоска поднималась со дна души Петровича, когда он смотрел, как Иван отхлебывал из ложки его, Петровича, счастье. А потом отламывал кусок от пирога, врезался в него губами, и снова отхлебывал из ложки, щурясь от удовольствия.
Разговор тянулся до самых сумерек: о погоде, о политике, об уборочной. Женская половина суетилась по хозяйственным делам в другом углу избы, не мешая мужскому разговору.
– Пойдем, покурим, – внезапно предложил Иван.
– Пойдем, – согласился Петрович.
Вечерняя влажная прохлада залезала под рубашки. Мужики молча смотрели на дымящееся туманом поле. Вредной привычки курить, надо признаться, не было ни у того, ни у другого.
– Дочь тебя отцом зовет? – спросил Петрович с замиранием сердца.
– Нет… зачем? Мы всегда ей с Ларисой говорили, что у нее есть отец, который заботиться о ней, деньги хорошие исправно присылает и приедет к ней обязательно.
Петровичу захотелось сказать «спасибо» за жену и за дочь, но это слово было каким-то мелким рядом с Иваном. С этим человеком хотелось плакать, обнявшись, но знакомство было слишком коротким.
– Мы в избе тебе постелем.
– Не надо, лучше в баньке. Жива банька-то?
– А как же! Крышу этим летом перекрыл. Как новая теперь.
Петрович сгреб в охапку приготовленную Ларисой постель и пошел вниз к речке. Банька стояла на прежнем месте, скрытая от посторонних глаз ивняком и бурьяном. Не зажигая света, бросил свернутую постель на пол, сел сверху и втянул в себя, до боли в грудине, запах березовых веников. От всего пережитого выпить хотелось очень.
«Надо было взять эту злосчастную бутылку из холодильника», – подумал Петрович.
Так и не расстелив постель, дождался утреннего рассвета, вышел в серую утреннюю мглу, скинул одежду на мокрый берег и бухнулся в ледяную воду речки. На смену ночной тоске пришло радостное возбуждение.
Все, теперь будет все иначе!
Зацепившись за корягу, вышел на берег. В постельном белье нашел заботливо сложенное полотенце. Растерся до жара в теле и почувствовал усталость. Надо было возвращаться домой, и спокойно подумать, как дальше жить.
С этой мыслью Петрович быстро оделся и зашагал наверх из оврага. Поравнявшись с домом, замедлил шаг в нерешительности… надо бы попрощаться.
Вдруг занавеска на окне дернулась, и через секунду на крыльцо вышла Нюра.
– Доброе утро, пап!
– Доброе, дочка!
Девочка подошла совсем близко, Петрович обнял ее одной рукой за плечи и уткнулся губами в ее волосы.
– Нюр, ты проводить меня вышла?
Дочка кивнула.
– Пойдем тогда к автобусу.
– Пап, не называй меня Нюрой. Хорошо?
– Не буду. Анна Иннокентьевна. Так лучше?
– Можно просто – Аня.
Они шли по полю, смеясь. Он – обняв ее за плечи, она – ухватившись за его ладонь. Петрович чувствовал, что Лариса и Иван смотрят им вслед.
– Ты учиться дальше собираешься?
– Собираюсь.
– В Москве?
– Ага.
– Меня к тому времени переведут по работе в столицу. Слышала?
– Слышала.
– Приедешь на время учебы ко мне?
– Приеду… если не женишься.
– А чем тебе помешает моя жена? Может, она человеком будет хорошим… Я только на такой женюсь.
– Пап, ты такой красивый, она ревновать тебя будет.
Петрович хохотал громко и с удовольствием, и если бы не утренний туман, его хохот был бы слышен на другом конце деревни.