Антарктика - [87]

Меня окликнул участник нескольких антарктических походов директор вечерней школы моряков Иван Аристов. Узнав, что и я собираюсь в очередной рейс, Иван взвыл от восторга, обхватил меня железными ручищами профессионального борца и легко оторвал от асфальта.

— Давно бы тебе! Ребя…

— Да подожди ты! — Я закрыл ему ладонью рот. — Пусти и пока ни с кем не знакомь.

— Что так? — Иван удивился, но на землю опустил.

— А так!.. Отойдем-ка… — И я поведал Ивану свои сомнения насчет медкомиссии.

— Да-а, братец! — Иван сочувственно вздохнул. — Ну, да ты не робей. Я тут знаю одного давленца! В пятый рейс идет и хоть бы хны!

— Неужели? А комиссия?

— Проходит как-то!.. Да вот и он, легок на помине. Дядя Вадя! — закричал Иван.

Из-под пятнистой каштановой сени к нам неторопливо приближался немолодой, лет под пятьдесят, наверное, моряк с красно-медным загаром по скуластому широкому лицу. Через минуту мы познакомились и всей троицей двинулись в сторону Приморского бульвара, где за скромной синей вывеской «Водздравотдел» и притаилась та самая медицинская комиссия, преодолеть рогатки которой мне было совершенно необходимо.

— Как у вас режим? — строго, словно взаправдашний доктор, спросил дядя Вадя.

— Что? — Я даже поперхнулся.

— Спите хорошо?

— О! Это да! Отлично сплю.

Дядя Вадя удовлетворенно кивнул.

— Кофе пьете?

— Пью. — Я вздохнул. — И не только кофе.

Снова кивнул дядя Вадя и тут же перешел к инструктажу:

— Кофе исключить! И пива не надо. Да и коньяк — баловство одно.

Я покорно молчал в полной уверенности, что сейчас дядя Вадя перечеркнет и вино, и водку. Но он тоже замолчал. И тут не выдержал Иван Аристов.

— А что, дядь Вадь, коньяк зловредней водки для давленцев?

— В два раза! — категорически отрезал дядя Вадя. — Ну посуди сам… Дорогой ведь, черт! А в ресторане еще и наценка. Пьешь и расстраиваешься. Ну, конечно, тут тебе давление и дает скачок. Если хочешь знать, еще академик Павлов доказал — все болячки от нервной системы происходят.

— А… водка ничего? — застенчиво спросил я.

Дядя Вадя строго покосился на меня.

— Ежели с умом! С умом надо. — И тут он круто свернул в черный дверной проем гастронома, последнего на нашем пути.

«Ну, уж это сейчас совсем ни к чему!» — досадливо подумалось мне, но заметно повеселевший Иван чуть подтолкнул меня, и мы вошли в сумрачный после солнечной улицы кафельный зал магазина.

Однако, против нашего ожидания, дядя Вадя равнодушно миновал играющий всеми цветами радуги прилавок винного отдела, прошел в самый дальний угол и там попросил полусонную продавщицу взвесить килограмм яблок. Причем указал дядя Вадя на самые никудышные, зеленые, как тоска. От одного взгляда на них жизнь заметно утрачивала свою ценность.

— Кислые? — спросил дядя Вадя.

— Кислые! — обрадованно призналась продавщица. Мол, откажутся — и дремли дальше, досматривай вторую серию. Но не тут-то было! Дядя Вадя только слюну глотнул. — Порядок! Пожалуй, полтора кило нам дайте…

Мы с Иваном переглянулись, пока ничего не понимая.

Расплатившись, дядя Вадя скомандовал нам: «Пошли!» и опять равнодушно миновал винный прилавок.

Вскоре мы сидели на скамейке бульвара под раскидистым зеленым шатром старых, может, еще помнящих Пушкина деревьев. Дядя Вадя протянул нам сигареты, закурил сам. Курили молча и сосредоточенно, словно, едва мы докурим, предстоит нам нелегкий, с риском для жизни подвиг. Впрочем, так почти и случилось…

Едва я отбросил сигарету, дядя Вадя протянул мне кулек с яблоками:

— Ну — давайте!

Я пожал плечами, виновато улыбнулся:

— Спасибо, но… как-то не очень уважаю яблоки. Я, знаете ли, больше грушу или там… арбуз.

— Соленый? — понимающе уточнил дядя Вадя. — Это конечно!.. Но — надо! Рубайте яблоки. И чтоб килограмма как не было!

— Зачем же так?

— Медкомиссию проходить собираетесь? — Дядя Вадя начинал сердиться. Он нетерпеливо потряс кульком, и от этого яблоки застучали, как бильярдные шары. — Вот и ешьте. Съедите — давление будет в ажуре. Гарантирую как проверенный факт.

Я оглянулся на Ивана Аристова. Тот развел руками.

— Ну, что ж…

Я решительно впился зубами в первый зеленый шар… Деревья передо мною странно качнулись, а затем поползли, мерцая, в разные стороны, множась и разбухая, словно отразились в зеркалах комнаты смеха. Перед глазами запрыгали разноцветные блики… Я урчал и извивался, будто сидел не на скамейке, а на горячей сковородке, хотя мне было холодно.

Где-то на третьем яблоке наступила анестезия. Я уже не ощущал ни кислоты, ни горечи. Просто жевал. В эти минуты я, наверное, смог бы с успехом заменить ассистента Кио. Наверняка, язык мой можно было колоть булавками, до того во рту все задубело.　

…Осталось еще два огромных ядовито-зеленых шара. Я вытащил из кулька очередной совершенно равнодушно. Но, видимо, что-то произошло с моим лицом. После Иван Аристов мне признался: «Тебя как-то скособочило, и глаза стали странные, вроде ты внутрь себя смотришь».

Тогда он рванулся к дяде Ваде:

— Слушай! Может, хватит ему, а?

Дядя Вадя покосился на меня и тоже, наконец, что-то заметив, спросил:　

— Как вы?..

Я махнул рукой.　

— А что я? Я еще могу. Я… — И тут я так икнул, что воробьи метнулись с платана, словно после выстрела, а две девушки, проходившие мимо нас, переглянулись, нервно рассмеялись и на всякий случай прибавили шагу.