Антарктика - [47]

— Ну чего ты демонстрируешь мне свою задумчи-. вость? — продолжал бушевать Степан.

— Кешку увозят, — ответил Андрей.

Степан открыл было рот, но сдержался. Промолчал.

Потом они шли по траве к щербатому пролому в каменной ограде. За проломом синело близкое море.

— Вот такие пирожки, Андрей!.. Доктор Бернстайн высказал предположение!.. Будь уверен — завтра же найдется какой-нибудь велфимен и даст ему кучу долларов.

— Ну, это еще… как повезет доктору Бернстайну!.. А нам бы надо выбить командировку.

— Командировку!.. Ты пойми: идея уже носится в воздухе. Мы ж себе потом не простим!..

Андрей остановился. Они были у самого пролома. Самовольщик-больной, — один глаз под повязкой, — с хода шагнул с той стороны в пролом и, наткнувшись на врачей, стыдливо, как мальчишка, потупился, прошмыгнул мимо. В правой руке болталась небогатая вязка бычков.

Сбегали по склону к берегу буйные кусты, стыла в морской синеве белая клинопись парусов. А по эту сторону ограды стояли серенькими обелисками, ловили невидимое солнце несчастные люди… Андрей оглядывал их и мрачнел.

Степан проследил за взглядом Андрея.

— И они не простят.

2

Сэр Френсис Анабел Рамсей и Федор Федорович давно забыли про шахматы, хотя, судя по фигурам, партия едва была начата.

— …Да не собираюсь я зачеркивать таланты сэра Веллингтона. — Федор Федорович пристукнул своей тростью. — Неве маунт, олл райт!.. Но согласитесь и вы, что исход Ватерлоо был предрешен именно русским разгромом Наполеона! И, если хотите, разочарованием самих французов, ибо Наполеон забыл, что был вознесен волной революции…

Рамсей поднял руку.

— Мы не говорим политический аспект. Мы смотрим чисто военный сторона.

Андрей кашлянул.

Черные очки Федора Федоровича повернулись к двери.

— О, сэр Рамсей, ваш врач— кандидат медицинских наук Андрей Вихров! Между прочим, бывший мой ученик.

— Очен рад, мистер… Вихоров! — Рамсей попытался встать. Андрей удержал его. — Как это вы врач, а не историк? Такой учитель.

— История не обязательно делает историка, — поспешил с ответом Федор Федорович. — Но причастны к ней все. Утешительная мысль!

— О, иес, иес…

— Как вы себя чувствуете, мистер Рамсей? — Андрей вынул из кармана офтальмоскоп.

— Спасибо… Ваш учитель не дал мне загрустить. Он такой горячий на спор, мне показалось — я уже вижу. Вижу пламя.

— М-да… Пламя — может быть. Фотопсии. Разрешите!

Андрей поправил голову Рамсея, зажег настольную лампу.

— Андрей! Доктор! — Тут же поправился Федор Федорович. — Мне уйти?

Андрей пожал плечами.

— Если можно, доктор… Пусть Теодор Теодорович будет здесь!

— Хорошо. Сидите, пожалуйста, спокойно.

Андрей склонился над глазом Рамсея.

В палату вошел Степан. Встал за спиной Андрея.

Когда Андрей оглянулся, Степан нетерпеливо постучал пальцем по циферблату часов.

Андрей, поправляя свет, глянул на Федора Федоровича, потом посмотрел на напряженный профиль Рамсея. Чем-то старики показались ему похожими друг на друга. Он снова прильнул с офтальмоскопом к глазу Рамсея.

В палату вошла Галя. Андрей недовольно покосился на нее, но Галя потрясла, словно пропуском, испещренным листком бумаги.

— Та-ак!.. — Андрей выпрямился, передал офтальмоскоп Степану.

— Вы меня… еще смотрите, мистер Вихоров?

— Вас осматривает мой коллега доктор Зацепин.

— Очень рад… А вы? Что вы мне можете говорить? «Правдивый свет мне погасила тьма»?

— Ну зачем так мрачно, сэр Рамсей?! — Степан торопливо возвращает Андрею офтальмоскоп. — Э гуд бегинин мейкс — гуд ендин! Как говорят ваши соотечественники — «Хорошее начало предполагает хороший конец»!

Рамсей улыбнулся. И Федор Федорович повеселел.

Андрей сказал жестко:

— Вам надо мобилизовать волю и терпение, мистер Рамсей. Как в бою. Как в дальнем полете. Только тогда мы сможем вам помочь.

Исчезла улыбка с лица Рамсея:

— Каким долгим будет полет?

— Полтора-два месяца.

Степан за рукав халата потащил Андрея из палаты.

— Андрей немного резковат, потому что… — Начал было Федор Федорович.

— Он честен! — закончил за Федора Федоровича Рамсей.

— Больной Рамсей, — Галя решительно шагнула к изголовью лорда. Сэр Френсис Анабел Рамсей вздрогнул при таком обращении, а Федор Федорович отвернулся, скрывая улыбку. — Вам переведены деньги на питание. Предварительно получается по семь рублей. Я должна согласовать с вами меню. — Галя потрясла листком бумаги и, не дожидаясь ответа, стала читать: — Первый завтрак: омлет или яичница из трех яиц, кофе, гренки, масло, фруктовый сок… — Лицо Френсиса Рамсея сохраняло полную невозмутимость. — Второй завтрак: бекон жареный, сметана…

Галя пыталась перевести дыхание, и тогда Рамсей успел сказать:

— Пожалуйста, зачеркивайте.

— Сметану?

— Все.

Галя оторопела.

— Надо так… Первый завтрак — овсяная каша. Кофе… Второй — сауомилк…

— Простокваша!. — перевел Федор Федорович.

— Да, простокваша… Мясо только один раз в неделю.

Галя обиженно поджала губки:

— Мне надо согласовать… Извините. — И вышла из палаты.

Федор Федорович смеялся беззвучно, но Рамсей все же расслышал.

— Почему она так решил? Почему думал — я буду есть обязательно сто кровавых бифштекс?

— Ну, как-то надо потратить ваши деньги? Водку в больничное меню — неудобно.