Антарктика - [44]

Дрожит корпус китобойца. Сто семьдесят оборотов в минуту делают стальные лопасти винта вправо, стремясь оттащить судно от кружевной пены, цветущей вокруг камней. Но сила инерции еще не погашена осатанелой работой четырех дизелей. Теперь и с мостика хорошо просматривается неустойчивый, то вскипающий белой холкой, то оседающий мыльной пеной бурун.

— Право руля! — командует Середа и облегченно вздыхает, видя, как медленно, но все же отходят за срез левого борта зловещие знаки.

«А боль-то совсем отпустила!» — Середа е изумлением прислушивается к измученному телу. Да, огненные дуги перестали терзать живот, только каждая мышца еще словно налита чем-то тяжелым и больным, да воздуха, воздуха маловато!.. «Интересно, какое сейчас давление?» — молча спрашивает Середа, а вслух произносит:

— Так держать… Самый малый… Самый малый… вперед! — Середа озорно подмигнул помощнику.

Вот уже можно узнать на высоком полубаке «Стремительного» фигуры Кронова, Ченчелидзе, Бусько. Кронов крутит над головой белый моток выброски. Руки Ченчелидзе и гарпунера тоже подняты, сжаты в ладонях. Они приветствуют Середу.

Медленно разворачивается «Безупречный», чтобы приблизиться к носу «Стремительного» кормой. Это явная потеря времени, но Середа знает: так надежней. «Теперь уже только бы завести буксир!..»

— Аверьяныч!

Гарпунер понимает капитана с полуслова. Торопливо кивйув, он быстро спускается с мостика, бежит на корму.

Скатывается по вантам и боцман Сидоров — на корме сейчас нужнее его глазомер, цепкие руки.

На мостике остаются только Середа и второй помощник, тревожно поглядывающий на капитана Володя.

«Шестьдесят пять… Шестьдесят пять… Шестьдесят… — монотонно и теперь спокойно звучит голос радиста. Да, глубины пока еще божеские. Но там, Середе кажется, сразу за кормой «Стремительного», беззвучно ревет бурун, поднимая белые брызги выше среза нормы.

— Володя… Помогите мне…

Володя бросается к капитану, закинув его руку себе на плечо, помогает повернуться лицом к корме.

«До «Стремительного» метров пятьдесят…» И вдруг Середа видит, как от резкого взмаха Кронова в воздух высоко взмывает, на ходу раскручиваясь и вытягиваясь в тонкую стремительную линию, выброска — прочный шнур с оплетенным грузилом на конце.

— Далеко-о! — с досадой вырывается у Середы. Но выброска точно ложится на металлический крюк бамбукового шеста. С мостика не видно, у кого в руках шест. Только по резкому подсекающему движению загнутого железного прута Середа догадывается — шестом завладел Аверьяныч.

А Кронов что-то кричит и кружит над головой уже вторым мотком.

«До чего красив все же Николай!» — с неожиданной радостью думается Середе, когда он смотрит на монументально застывшего в широком взмахе Кронова. И снова — серебристый промельк выброски, короткое подсекающее движение бамбукового шеста…

Вот уже поползли белыми змеями из носовых швартовых клюзов «Стремительного» толстые капроновые канаты — два буксирных конца. Принятыми выбросками их затягивают на корму «Безупречного». Вот концы-канаты вышли из воды, одетые пеной, покачиваясь тяжелыми провисами над волнами.

Через минуту на мостик влетел запыхавшийся боцман:

— Готово, Юрий Михайлович!..

— Самый малый вперед!.. — командует Середа, и второй помощник чуть подает вперед ручки телеграфа.

Медленно, почти незаметно для глаза выбирается слабина буксиров. Еще на обоих обозначены провисы, но форштевень «Стремительного» послушно подался влево, став точно в кильватер «Безупречного», и первый слабый бурунчик движения заструился на серой спине волны…

«Ура-а-а!» — слышится Середе от кормы, а может, крик этот нарастает в нем самом. Середа решает повернуться лицом к движению сам. Он переносит тяжесть на правый локоть, но в ту секунду снова вспыхивает, заставляя вскрикнуть, огненная восходящая спи-раде». Три раза море и небо, словно на круговых качелях, меняются местами…

7. …Голубые блики, дрожа, скользят по белому потолку каюты. Вот что видит Середа, очнувшись. И по быстрому скольжению бликов да по частой незатухающей вибрации, от которой приплясывает, весело позванивая, стакан в круглом гнезде деревянной полки, Середа понимает: идут самым полным.

Над ним склоняется озабоченное и тоже подрагивающее, то ли от вибрации, то ли от тревоги, лицо Аверьяныча.

— Ну, как, Юра? — тихо спрашивает он.

— Буксиры?

— Что им сделается, — машет рукой Аверьяныч. — Вот-вот вертолет над ними покажется. Ты-то как?

— Хорошо.

Он говорит почти правду, потому что боль исчезла. Но трудно дышать. Словно из каюты выкачали воздух.

— Курс?

— Триста двадцать! — поспешно сообщает Аверьяныч.

Середа пытается в уме определить координаты своей морской могилы. Потом горько усмехается. «Зачем? В судовой журнал запишут и… забудут».

Как-то они с Кроновым подняли вопрос: «Надо гудками, что ли, чтить память погибших моряков и, судов, проходя над точками погребения». Все горячо поддержали: «Правильно!». Поддержали и забыли. В лихорадке промысла не вспомнилось об этом ни разу и Середе.

Горячая слеза предательски выбежала из глаза, обжигая, проскользнула к уголку рта.

— Вертолет сейчас прилетит! — с отчаянием чуть не закричал Аверьяныч.