Антарктика - [34]

Возле радиорубки Середа слышит приглушенный голос кроновского радиста: «Алло, «Безупречный»!.. Мастер просит перейти на короткую. Как поняли? Прием!..»

Середа, переждав крен, рывком вваливается в радиорубку, включает передатчик на короткую связь. Чуть прогрелись лампы — пригибается к микрофону:

— Алло, «Стремительный»! Давайте вашего мастера!..

Кронов, видимо, рядом с радистом, ответил сразу:

— Добрый вечер, Юра! Не спишь?

— Добрый вечер. Не сплю, как видишь.

— Видеть-то я тебя давненько не видел, а вот слышу хорошо. Ты меня как? Может, потише можно говорить?

Середе кажется — голос Кронова гремит над всей Антарктикой.

— Вполне можно тише.

— Слушай, Юрка! — Теперь Кронов шепчет с присвистом. — Я ведь ругаться хочу! Кто тебя за язык тянул?

— В смысле?

— Ну, с этой разведкой? Ведь погорим, как шведы! Вот увидишь!.. А там рыбешка осталась… И надо было тебе высунуться!

— Опять только о себе? — перебивает Середа. — Я думал, ты что-то понял!

Кронов в ответ кричит:

— Ты о людях своих побольше думай! О людях!

Середа вспыхивает и, пригнувшись к микрофону, Говорит тихо, для одного Кронова:

— Ты — идиот! Нас бы все равно послали.

— А вот это и неправильно! — взрывается Кронов, и снова голос его гремит над океаном. — Передовикам надо помогать, а не гонять их черт-те куда. Послали бы к острову «девятку» с «пятеркой». Им все равно гореть! Согласен?

— Не очень!

— Да Что там, не очень!.. Добро! Ты вот что… Быстренько осмотримся — и назад, если бублик потянем. Идет?

— Посмотрим. Ты извини — я пойду прилягу. Что-то неважно мне.

— Добро! Трахни сто грамм — к утру пройдет. Привет!..

— Привет!.. — Середа с изумлением прислушивается к остро потянувшей боли где-то в боку, тихо присаживается на диван… кажется, прошло… Надо подняться на мостик. Глотнуть ветерка.

Уже на трапе его обдает соленым каскадом брызг.

За штурвалом, над светящимся лимбом гирокомпаса ежится невысокая фигурка практиканта мореходки Васи.

«Вася, Вася-Василек!..» — Середа старался держаться с практикантом, как со всеми, даже иногда баритонил нарочито: «Чтобы не размякнуть парню!» Но всякий раз как-то щемяще тепло становилось на сердце при взгляде на тоненькое, щедро забрызганное веснушками совсем мальчишечье лицо.

9. Он и не подозревал, что жажда отцовства схватит к тридцати с такой жестокой силой: до скрипа зубовного, до дрожи в руках при пронзительном мальчишеском крике во дворе, до влажнеющих глаз при встрече с белобрысыми и чернокудрыми, косолапо вышагивающими рядом с отцами.

Екатерина со свойственной ей проницательностью это быстро приметила и сделала своим последним козырем: «Сына надо растить, мой милый!.. Причем радиограмм для этого дела не всегда достаточно…»

И однажды Середа сдался. Екатерина была в ту ночь трогательно нежной. Она не ушла к себе, осталась рядом— тихая, умиротворенная. Он осторожно перебирал ее локоны, целовал мокрые и теплые глаза и до самого утра слушал ее вкрадчивый дрожащий шепот. О том, как они будут растить Сергея. Ну, может быть, Ларису… Главное, что они будут вместе растить!..

Ну и грянул же гром через несколько дней, когда, стыдливо пряча глаза, Середа стал собирать чемодан к новому рейсу! И второй раз обвинила его Катерина в «предательстве мечты»…

10. Вася-Василек, стоя на руле, громко посапывает носом. Видно, от усердия.

Мили на две впереди швыряет ввысь, а потом начерно закрывает волной огни «Стремительного», словно танцует замысловатый танец близкое, но незнакомое созвездие.

— Юрий Михайлович! — в штормовом хаосе звуков голос Васи звучит совсем тоненько. — Юрий Михайлович, а кто у нас флагман? Вы или Кронов?

Середа улыбается, опускает руку на мокрое плечо рулевого.

— Фаддей Беллинсгаузен!.. Слыхал о таком?

На секунду рулевого берет оторопь. Но вот он уже смеется и быстро загоняет картушку-на ускользнувший румб.

— Значит, мы одинаковые?

— Одинаковые, Вася, одинаковые!..

Даже сквозь ватную толщу куртки Середа ощущает трогательную худобу еще совсем мальчишеского плеча.

ГЛАВА IX

1. На берегу, в Управлении китобойной флотилии, внимательно следили за лидерами промысла «Безупречным» и «Стремительным».

За Середу держали отдыхающие в резерве молодые старпомы и недавние пенсионеры. Старичков грела вновь засиявшая слава Аверьяныча. Молодые штурманы недобро косились на кадровиков и с повышенной громкостью заявляли: «Все понятно! Нечего до лысины штурмана в помощниках мариновать!» На что «болевшие» вместе с ними отставные мореходы покачивали головами: «Антарктику только опытом и возьмешь! Если молодо-зелено у пушки — толку не будет!»

Два капитана, тоже резервники, считали исход соревнования между «Стремительным» и «Безупречным» предрешенным. Один из них, за десять рейсов так обожженный ветрами, что и береговой год не выбелил скуластого лица, послушал-послушал взволнованных старпомов да и рассмеялся, показывая крупные желтые от беспрерывного курения зубы. «Рано вы Кронова на бакштов берете! Не упустит он своего!»

Ладно! Ждать недолго. Уже март. Там, в Антарктике, черными ночами, снежной круговертью, а по утрам стеклянной наледью на вантах и леерах наступает зима. А у нас бьются с тихим звоном об асфальт подтаявшие сосульки, чернеет на реке лед и виснет в потеплевшем воздухе щемящее чувство ожидания и тревоги.