Аншлаг [Рассказы о цирке] - [4]

Начиная работу, Леня облачается в спецовку настолько рваную и засаленную, что зеркало лучше бы повернуть стеклом к стене. В этой спецовке целы только карманы — вот за этим здесь действительно следят.

А те, с кем надлежит Безанову начинать работу, уже с утра в белоснежных манишках, которые празднично выделяются на черном фоне. Это делает их похожими то ли на официантов, то ли на пингвинов. Однако они ни то и ни другое! А на белоснежной манишке вместо узаконенных бантиков — узаконенные ошейники. А от этих ошейников тянется металлическая цепь! И цепь прочно прикреплена к кольцу, ввинченному в стену. При всей своей элегантности сослуживцы Безанова сверлят его своими колючими гляделками, злобно рычат и мечутся на цепи. А все потому, что они — гималайские медведи.

Медведи в наших цирках уникальны: катаются на коньках, гоняют клюшками шайбы, перепрыгивают со спины одной лошади на спину другой. Они водят такси и сами заправляют машину горючим. Один даже пытается ухаживать за девушкой за рулем, а потерпев фиаско, кидается под колеса.

Медведи выносят вместе с акробатами-прыгунами подкидные доски и сами охотно начинают прыгать. Они даже исполняют вчетвером «Танец маленьких лебедей» на музыку Чайковского!.. А уж про знаменитого медведя Гошу писали, что «не медведь он, а артист, родившийся медведем».

Однако во всех группах медведь у человека в подчинении. Он демонстрирует то, что его заставляют демонстрировать. А Безанов с медведями на равных!

Больше всего он любит гималайцев, поскольку они, во-первых, красивее бурых, во-вторых, понятливее, в-третьих, — что для Безанова важнее всего — они не так быстро растут. На манеже он с ними весело кувыркается, держит стойку руки в руки, вернее — лапы в руки, и т. д. Он лежа кладет на ноги доску, и на этой доске медведь выжимает стойку. Все вместе они играют в чехарду. Маленький медвежонок сам притаскивает табуретку, сам исполняет трюк, после чего сам же табуретку уносит с манежа.

Задача дрессировщика — создать иллюзию, будто животное действует соответственно своим мыслям, и этого Безанов добивается в первую очередь.

Но наступает момент, когда поднимать медведя становится тяжело. Медведи растут, тяжелеют, характер у них портится, тогда надо сдавать всю труппу в зоопарк и набирать новую.

А с ними Лене надо начинать все сначала, а это значит вставать, когда улицы еще пустынны, и разгадывать, глядя на прохожих, кто есть кто.

Безанов не ждет, когда ему доставят пополнение на дом. Он летит за молодняком в любой конец страны сам, а иногда его жена. Среди семейных реликвий хранится записка начальника одного аэропорта: «Пропустить в кабину гр-ку Безанову с тремя грудными медвежатами».

Оно и понятно, ведь малышей то и дело надо подкармливать из соски. На любом уровне.

А потом в цирковом гостиничном номере Безановы метров пять отгораживают металлической сеткой и поселяют туда медвежат. Дрессировщики вешают для них трапецию, кладут много разных игрушек и начинают наблюдать.

Трапецию — она деревянная — гималайцы непременно сгрызут, игрушки — растерзают, но Леня успевает за это время определить степень ловкости и сообразительности каждого из них, а также темперамент.

Первые уроки особенно трудны. Медвежата, в отличие от котят, когти прятать не умеют, и Леня с женой месяцами ходят исполосованными вдоль и поперек.

Когда молодняку исполняется по семь или по восемь месяцев, они покидают клетку и следуют на репетицию. Для начала сидят прикованными к стене, а затем — один за одним — проходят выучку на манеже.

На посторонний взгляд — все медвежата одинаковы, но Безанов их быстро отличает и каждому дает имя.

В последнем пополнении больше других ему понравился медвежонок, которого он назвал Бумкой.

Бумка уморительно кувыркался на трапеции, смешно стаскивал с нее других медвежат и выделывал немыслимые фортели с игрушками. Дрессировщик решил, что по трюкам это будет лидер в его новой труппе. Но однажды, придя в цирк — а медведи только первое время живут в гостинице, — он увидел, что Бумка, свернувшись в клубочек, странно вздрагивает.

На попытку его погладить Бумка ответил неистовым ревом. Циркового ветеринара он тяпнул за палец и после этого еще сильнее завопил.

С медведями вообще очень трудно: если хищник кошачьей породы готовится к нападению, он предварительно и шипит, и усами пошевеливает, так что дрессировщик успевает подготовиться.

А медведь мимики вовсе лишен, и поди знай, что выкинет через минуту.

В конце концов подняли Бумку, а у него левая задняя нога еле волочится. Рентген показал, что берцовая кость у медвежонка словно бы пилой перепилена. Напоролся ли он на что-нибудь или служитель наподдал (хотя не хотелось Безанову в это верить) — непонятно.

Питомцы Безанова принялись резво осваивать разные трюки: один палку задними ногами вертит, другой на бочке катается, третий осваивает прыжки на батуте. А подававший надежды Бумка, не успев ничего начать, оказался на вынужденном простое.

Можно было бы, конечно, вернуть его зоопарку, но что-то удерживало Безанова: он подолгу просиживал возле больного. Дрессировщик находил в этом медвежонке врожденный артистизм, редкую пластичность, обаяние даже. Он помнил о грации Бумки, когда тот был здоров, о позах, которые совершенно неожиданно принимал, о его остром взгляде, не злом, а скорее ироничном…