Анри Бергсон - [224]

Именно к человеку непосредственно обращены занятия по литературе. Философы, историки или поэты, – все создатели нетленных творений не имели иной цели, кроме изображения человека – мыслящего, чувствующего и действующего. Способности к анализу, которые развивает в нас наука, литература применяет к предмету, интересующему нас более всего, к познанию человечества. Уроки литературы суть уроки в высшей степени практические: они лучше всего учат нас понимать окружающих людей, оценивать их, распознавать, стоит ли завоевывать их расположение и как этого можно достичь. А среди писателей наиболее достойны изучения (sont les plus appropries aux classes) те, кто никогда не жертвовал идеей ради фразы и кто скорее стремится представить нам верную картину жизни, чем вызвать у нас восхищение: поэтому их называют классиками. Среди же самих классиков мы предпочитаем тех писателей, которые, пренебрегая деталями костюма, наблюдали самого человека и изображали его наиболее точно, старательно и реалистически: писателей древности. Один журналист недавно заметил, что нужно прожить жизнь в провинции, чтобы хорошенько узнать людей. Вероятно, он имел в виду, что столица чаще всего обезличивает тех, кто ее населяет; социальные отношения здесь более многообразны; психологическая жизнь, вместо того чтобы сосредоточиться на каком-либо чувстве или идее, дробится до бесконечности; и даже там, где она сохраняет свою интенсивность, лишь очень проницательный взгляд способен увидеть ее под приобретенными привычками и деланными чувствами, которые на нее наслаиваются. У нас же, скромных провинциалов, напротив, нет нужды очень уж углубляться, чтобы обнаружить человека: черты ясно выражены, типы четко очерчены и выставлены на всеобщее обозрение. С еще большим основанием это можно сказать о древних временах, о греческих полисах, где многие так и умирали, ни разу не выйдя за городские стены; где жили внутренней жизнью, более полной и интенсивной. Вот почему поэты, исследовавшие в эту эпоху чувства и страсти человеческой души, оставили нам бессмертные свидетельства, и вот почему, юные воспитанники, изучение древней литературы лучше, чем сама жизнь, посвятит вас в секреты бесконечно сложного устройства человека. Лицейское образование, развивая гибкость духа, главное качество светского человека, сообщает лучшим из нас то знание человеческой души, благодаря которому доброта становится более утонченной и превращается в вежливость сердца. Древние хорошо понимали это и не случайно дали занятиям последних лет в школах название «гуманитарные науки» (humanites); возможно, они думали о той усладе и благодати, столь красиво выражаемых латинским словом «humanitas», которые дарует нам долгое общение с лучшими умами всех времен; они думали также о том углубленном знании человеческого сердца, которое можно почерпнуть из внимательного чтения классиков и благодаря которому милосердие, удвоенное проницательностью, без труда преодолевает тысячи преград, возводимых обидчивостью и самолюбием. Быть может, они намекали также на умеренность, какой проникаются позднее, у тех, кто много работал, много размышлял в последние годы учебы, их самые заветные идеи, самые глубокие убеждения.

Стало быть, друзья мои, в этом и состоит новая форма вежливости: манера выражать свои мнения, не задевая мнений других; искусство, которое заключается в умении слушать, в желании понять, в способности проникать во взгляды других, словом, проявлять, даже в дискуссиях по политическим, религиозным и моральным проблемам, вежливость, которую мы столь часто считаем излишней, как только покидаем область вещей маловажных и мелких. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что там, где присутствует эта вежливость, разногласия менее глубоки, столкновения менее ожесточенны, отечество сильнее и счастливее. Но это уважение мнений другого дается только длительным усилием, и я не знаю лучшего способа обуздать в себе нетерпимость, являющуюся природным инстинктом, чем философская культура. Аристотель говорил, что в государстве, где все граждане были бы друзьями науки и размышления, все были бы дружны между собой. Конечно, он не имел в виду, что наука подавляет дискуссию; но дискуссия отчасти теряет свою ожесточенность, а борьба – свою напряженность, если их перенести в мир чистой мысли, мир доброты, меры и гармонии. Ибо идея – подруга идеи, даже идеи противоположной; а серьезные распри, гражданские разногласия всегда возникают оттого, что мы смешиваем наши грубые человеческие страсти с идеями, составляющими божественное начало в нас. Но чтобы очистить интеллект, освободить его от страстей, а стало быть, и от предрассудков, нужно показать ему, что самые, казалось бы, разноречащие учения имеют общую основу, что они исходят друг из друга в процессе медленной эволюции, что чаще всего, ополчась против мнения другого, мы осуждаем также и свое собственное, и что само заблуждение является источником истины. Следовательно, главная цель философских занятий – доказать нам это со всей отчетливостью. Эту настроенность ума, которую обывательское мнение обвиняет в скептицизме, общую для тех, кто изучал философию, я называю терпимостью, широтой взглядов, учтивостью, вежливостью. И теперь вы поймете, друзья мои, почему вежливость не получает специального приза: по правде говоря, все награды, которые мы сегодня вручаем, отчасти присуждены и ей. Идет ли речь о математике или о классических текстах, о науке или метафизике, приобщают ли вас к великим учениям древних философов или учат самостоятельно думать и писать, университетское образование, придавая уму гибкость и ловкость, наполняя его знаниями, внушая ему терпимость и любовь к истине, развивает в избранных душах вежливость ума, отличающую светского человека, вежливость сердца, без которой милосердие было бы неполным, и вежливость убеждения, лежащую в основе гражданского согласия и величия отечества.