Аномальная зона - [39]

Если бы Сергей Бражник хоть изредка задумывался над этим своим отношением к работе или хоть раз попытался разобраться в себе, то наверняка пришел бы к выводу: эту установку — служить, защищать, делать свое дело и действовать сообразно с ситуацией — он получил в армии. Тогда, в восемьдесят шестом, в воздухе витало: Афган — это уже не тайная операция, не почетное исполнение интернационального долга, а война, на фронты которой страна мобилизацию не объявляет. В Демократическую Республику Афганистан боец Советской Армии чаще всего попадает по принципу: «На кого Бог пошлет». Да, были и добровольцы, но преимущественно офицеры, для которых служба за рубежом была экономически выгодна, да пацаны, в чьих головах еще не утих романтический сквозняк. Но именно тогда, в восемьдесят шестом, в Афганистане была не просто война, а война, которую вот-вот начнут сворачивать. Об этом пока еще не говорили вслух, и никто ничего не обещал солдатским матерям, правозащитникам и «мировой общественности». Но все равно чувствовалось: афганская авантюра уже осточертела и советским вооруженным силам, и советскому правительству, которое постепенно брало курс на перестройку, демократизацию и гласность.

Сергей Бражник не был добровольцем, потому что не был дураком. Но когда его, крепкого, рослого и абсолютно здорового, за исключением удаленного аппендикса, призывника причислили к «афганской» команде, он воспринял это как должное и не стал — по примеру некоторых новобранцев — глотать гвозди и заниматься прочим членовредительством.

Позже, уже на гражданке, после дембеля, ветеран Афганистана Бражник не мог припомнить ничего особенного в своей службе. Наряды, боевые выходы, зачистки кишлаков, сопровождение караванов, иногда — стычки с «духами». Чаще всего те просто лупили из зенитных установок и гранатометов из засад в горах либо вступали в короткие бои где-нибудь на окраинах кишлаков или на перевалах. Но, видимо, Бражнику везло: пуля зацепила его только однажды — вырвала кусочек мышцы на бедре, рана затянулась через пару недель. Сам он тоже стрелял и, как ему показалось, несколько раз даже попал в цель. Одно из двух: или весь свинец, предназначенный ему, доставался другим, или служил он в такой части и в такой местности, которая не входила в сферу стратегических интересов афганской вооруженной оппозиции.

Он сразу поставил себе цель — дослужить до дембеля. И дослужил. А вернувшись в родной Житомир, никогда не считал себя ни героем войны, ни жертвой советского режима.

В военкомате, куда Бражник явился, чтобы стать на учет, к нему подошел офицер милиции, представился и предложил продолжить службу, но теперь в органах внутренних дел. Пообещал как «афганцу» льготную изолированную квартиру. Вроде бы какое-то постановление вышло, участникам боевых действий полагается… Отучившись в школе милиции и поработав, как положено, патрульным, Сергей заодно успел жениться на своей школьной любви: девушка очень серьезно отнеслась к обещанию, которое дала еще на его проводах — дождаться «своего парня» из армии. Когда у них родился первый ребенок, молодому оперу дали-таки возможность «улучшить жилищные условия».

Все это случилось еще в последние годы существования Советского Союза, когда постановления о льготах, подписанные высоким начальством, еще кое-что значили.

Затем — будни оперативной работы и новая страна, которую быстро взяло за горло новое поколение бандитов.

В начале бурных девяностых Бражник временами чувствовал себя как на войне. И точно так же проще всего было поймать пулю из засады, а не в открытом бою. И никто не скажет тебе «спасибо» и не прикроет в случае чего. Так что вопрос выживания — твое личное дело. Очевидное нежелание молодого опера совершать всяческие подвиги во имя неведомо какой цели и по-крестьянски спокойное и обстоятельное отношение к своему делу в конце концов привели к тому, что он, тогда еще старший лейтенант Бражник, не стал грозой бритоголовых отморозков с кастетами и автоматами, однако кое-какой авторитет заработал как у них, так и у своих коллег.

Его не боялись, а уважали. Именно за умение рассуждать там, где этого требовали обстоятельства, и за полную безбашенность в ситуациях, в которых иначе нельзя.

Правда, уже лет десять как закончились последние бандитские разборки. Тот, кого не пристрелили, надолго сел. Кто уцелел и сумел соскочить со скорого криминального поезда, легализовал капиталы, которые удалось сохранить, и теперь занимался либо серьезным бизнесом, либо политикой на областном уровне, финансируя партийные ячейки, а то и возглавляя их и не теряя при этом контроля над бизнесом. Благодаря этому функции «убойного» и «разбойного» отделов наконец-то разделились. В разгар криминальных войн каждая отдельно взятая насильственная смерть в восьми случаях из десяти была связана со сведением бандитских счетов, разделом и перераспределением «опекаемых территорий». Поэтому к розыску автоматически подключались «разбойники» — за каждым из свежих трупов числилось по нескольку нераскрытых вооруженных нападений. Оба отдела иногда ссорились, иногда сотрудничали, ведь каждое такое дело, если его раскрутить как следует, могло увести очень далеко: само географическое положение Житомира этому способствовало. Нити тянулись как в сторону Киева и российской границы, так и на Запад, к тамошним границам и транспортным коридорам. В такой ситуации и недели не проходило, чтобы на кого-нибудь из оперов, задействованных в том или ином деле, не пытались надавить извне. Или наоборот — заинтересованные в свертывании дела лица искали со следователями и оперативниками общий язык.