Анна в кроваво-алом - [58]

– Наверное, просто старые страхи всплыли, после того как ты смотрела, как тебя убивали, – мягко говорю я. – Понимаешь, это как зомби снятся после просмотра «Земли мертвых»[35].

– «Земля мертвых»? Так тебе это снится? Мальчику, зарабатывающему на жизнь убийством призраков?

– Нет, мне снятся пингвины, которые строят мост. Не спрашивай почему.

Она улыбается и заправляет волосы за ухо. Когда она так делает, глубоко в груди у меня возникает тянущее ощущение. Чем я занят? Зачем я сюда пришел? Я едва помню.

Где-то в доме хлопает дверь. Анна подскакивает. Кажется, я никогда не видел, чтобы она подскакивала. Волосы у нее встают дыбом и начинают шевелиться. Она словно кошка, выгибающая спину и распушающая хвост.

– Что это было? – спрашиваю.

Она мотает головой. Не понятно, растерянна она или напугана. Похоже, и то и другое.

– Помнишь, что я показывала тебе в подвале? – спрашивает она.

– Башню из мертвых тел? Нет, как-то не обратил внимания. Ты шутишь?

Она нервно смеется, фальшивым таким смешком.

– Они все еще там, – шепчет она.

Желудок пользуется этой возможностью, чтобы вывернуться наизнанку, а ноги начинают шевелиться без разрешения. Картина всех этих трупов еще свежа в моем сознании. Я буквально чувствую запах зеленой воды и гнили. Мысль о том, что теперь они бродят по дому по собственной воле – а именно это Анна и подразумевает, – меня отнюдь не радует.

– Полагаю, теперь их очередь преследовать меня, – негромко говорит она. – Вот почему я вышла наружу. Они меня не пугают, – торопливо добавляет она. – Но мне невыносимо их видеть. – Она умолкает и скрещивает руки на животе, как бы обнимая себя. – Я знаю, о чем ты думаешь.

«Правда? А я нет».

– Мне следовало бы запереться там вместе с ними. В конце концов, это же я виновата. – Тон ее мрачен. Она не призывает меня возразить. Взгляд ее, упертый в половицы, искренен. – Как бы мне хотелось сказать им, что я бы рада отыграть назад.

– А что бы это изменило? – тихо спрашиваю я. – Изменило бы что-нибудь, извинись Мальвина перед тобой?

Анна качает головой:

– Разумеется, нет. Глупая я. – Она бросает взгляд вправо, всего на секунду, но я знаю, что она смотрела на сломанную доску в том месте, где мы вчера ночью достали из пола ее платье. Кажется, она ее почти боится. Наверное, надо притащить сюда Томаса, чтобы запечатал дыру или еще как-то убрал.

У меня дергается рука. Собираю все силы и позволяю ладони коснуться ее плеча.

– Ты не глупая. Мы что-нибудь придумаем, Анна. Изгоним их. Морвран сообразит, как заставить их уйти.

Всякий заслуживает своей доли утешения. Она уже расплатилась за все; что сделано, то сделано, и Анне пора обрести хоть какой-то покой. Но даже сейчас перед ее внутренним взором проносятся темные и раздирающие душу воспоминания о том, что она натворила. Как же ей это отпустить?

Сказать ей, чтобы не мучила себя, – станет только хуже. Не в моих силах дать ей отпущение грехов. Но я хочу заставить ее забыть, хотя бы ненадолго. Когда-то она была невинна, и меня убивает, что ей никогда не стать такой снова.

– Теперь тебе надо искать дорогу обратно в мир, – мягко говорю я.

Анна открывает рот, но я так и не узнаю, что она хотела сказать. Дом буквально накреняется, словно поддетый домкратом. Очень большим домкратом. Затем садится на место и некоторое время дрожит, и посреди вибрации перед нами появляется фигура. Она медленно проступает из тени, пока не складывается в бледный как мел труп в неподвижном воздухе.

– Я просто хотел поспать, – говорит он.

Звук такой, словно у него полный рот гравия, но при ближайшем рассмотрении я понимаю, что у него просто выпали все зубы. Из-за этого, а также из-за обвисшей кожи он выглядит старше, но ему не могло быть больше восемнадцати. Очередной беглец, забредший не в тот дом.

– Анна, – хватаю я ее за руку, но она не дает себя утащить.

Стоит не дрогнув, а он разводит руки в стороны. В позе распятого становится еще хуже, из рваной одежды начинает сочиться кровь, ткань темнеет повсюду, на каждой конечности. Голова болтается как безумная, затем резко встает на место, и он вопит.

Слышу звук рвущейся ткани, но это не только его рубаха. Внутренности выплескиваются клубком чудовищных веревок и плюхаются на пол. Труп начинает падать вперед, к ней, я хватаю ее и дергаю достаточно сильно, чтобы притянуть к своей груди. Когда я становлюсь между ним и ней, из стены выламывается новое тело, рассыпая кругом пыль и щепки. Оно катится по полу разрозненными кусками – руки, ноги; голова, описывая неровные круги, таращится на нас и скалится.

Я не в настроении разглядывать почерневший, гниющий язык, поэтому сгребаю Анну в охапку и волоку ее к двери. Она тихо стонет, но позволяет себя увлечь, и мы выскакиваем наружу, в спасительный свет дня. Разумеется, когда мы оглядываемся, внутри никого нет. Дом неизменен, никакой крови на полу, никаких трещин в стенах.

Анна не мигая смотрит назад сквозь дверной проем, и вид у нее несчастный – виноватый и перепуганный. Я даже не думаю, просто привлекаю ее к себе и крепко обнимаю. Ее волосы шевелятся от моего частого дыхания. Кулачки, стискивающие мою рубашку, дрожат.