Анна Леопольдовна - [114]
В конце концов подозрительная государыня решила перевести своих высокопоставленных пленников в более надежное место, чем чересчур открытая портовая Рига. 13 декабря 1742 года она подписала указ о заключении Анны Леопольдовны с семейством в старую шведскую крепость Динамюнде (впоследствии Усть-Двинск, ныне Даугавгрива, находящаяся в городской черте Риги в устье Даугавы. — И. К.). В том же указе императрица вполне по-дамски опять требовала узнать от соперницы — куда могло деться опахало «с красными камнями» — подарок Бирона Анне Иоанновне? «…а буде станет отговариваться, что не знает, тому верить не можем, — заявляла государыня. — Ибо доныне неизвестны будучи о том подлинно, и не спрашивали; а ныне уже мы подлинное известие получили от бывшего герцога Курляндскаго, что оное опахало от него подарено блаженной памяти императрице Анны Иоанновны на ея именины». — «…А я его к себе не бирала и никого им не подарила, в чем могу бесстрашно и присягнуть», — привычно парировала упреки Анна Леопольдовна.
Второго января 1743 года пленники и их охрана переехали в новое место заключения. Крепость («Динаментшанец») напоминала Петропавловскую или Шлиссельбургскую, была окружена водой и вполне подходила для изоляции опасных поднадзорных. Оттуда Антон Ульрих уже не мог передавать весточки на волю. Режим содержания ужесточился, надежды на возможный отъезд рухнули. «С начала приезда моего в Динаминтшанц морские ворота заперты наглухо, и ключи от оных ворот всегда имеются у меня. А для проходу одни Рижские ворота оставлены, и сверх гарнизоннаго караула стоит гвардия у тех ворот», — докладывал В. Ф. Салтыков. Указ императрицы категорически воспрещал допускать кого-либо к заключенным или вручать им письма и прочие передачи «под видом яко бы к Жулии от матери ее кушанье или иное что прислано не было».
В доме коменданта в Динамюнде узники провели еще один тяжелый год. Беспокойств, подобных рижским, уже не было, и рапорты Салтыкова неизменно сообщали: «…команда моя состоит благополучно». На всякий случай проведать его «команду» в августе прибыл камер-юнкер Карл Сиверс. 1 января 1744 года принцесса родила девочку, названную Елизаветой. Согласно рапорту Салтыкова, был вызван «динаминтшанцекой крепости священник, который и крестил при… поручике Сукине того ж числа; а восприемниками были оной принцессы духовник и Жулия».
Как только Анна Леопольдовна оправилась от родов, последовал новый царский указ о переезде в неизвестном направлении. Надо сказать, на то были причины. Уже в январе 1742 года Финч счел нужным отметить ропот в гвардии — не все были довольны возвышением лейб-компанцев, да и «переворотная» атмосфера эпохи кружила гвардейцам головы; царицыны «детушки» устраивали в 1742 году форменные побоища и нападения на офицеров-иностранцев и только вызванные армейские части смогли навести порядок>486. Тем же летом Преображенский прапорщик Петр Квашнин, камер-лакей Александр Турчанинов и Измайловский сержант Иван Сновидов обсуждали возможность собрать «партию человек в триста или и больше, и с тою бы партиею идти во дворец и государыню императрицу свергнуть с престола, а принца Иоанна возвратить». На вопрос, что делать с Елизаветой, Турчанинов прямо пояснил: «Где он их увидит — заколет»>487. Виновных били кнутом и отправили в Сибирь, но во дворце было неспокойно, «…не могу достаточно описать вам весь страх и ужас, распространившиеся с тех пор при дворе. Куракин несколько дней сряду не смел ночевать у себя дома; сама императрица распорядилась так, что часов до 5-ти утра не ложится спать, сидит с компанией и потом спит днем, отчего со всяким днем всё более и более растет беспорядок в делах и докладах», — докладывал Пецольд в марте 1743 года.
«Дело Лопухиных» выявило подобные настроения и в придворных кругах: подполковник Иван Лопухин летом 1743 года не стеснялся заявлять о скорых «переменах» в правительстве и воцарении опять же «принца Иоанна», при этом называл многих недовольных происшедшим переворотом офицеров>488. Одним из главных действующих лиц в этом кружке с участием австрийского посланника Ботты выступила уже известная нам первая придворная красавица и щеголиха Наталья Лопухина. Настоящего заговора не было — но виновные в предосудительных разговорах угодили под следствие с пытками в Тайной канцелярии. Обычный в такой ситуации смертный приговор был заменен сечением кнутом; Лопухиной «урезали язык» и всех участников кружка сослали в Сибирь. По настоянию разгневанной Елизаветы австрийская императрица Мария Терезия на полгода посадила в заключение вовремя отбывшего из России имперского посла, маркиза Антонио Отто Ботта д'Адорно.
Колоритный рассказ капитан-поручика Преображенского полка Григория Тимирязева, служившего перед тем в команде Салтыкова в Риге, передает настроение многих гвардейцев. В декабре 1742 года, возвращаясь из отпуска вместе с солдатом Иваном Насоновым, офицер расчувствовался и поведал подчиненному всю новейшую историю России с ее интимной стороны: «"Что де о нынешней государыни? Я де… знаю, что де она сначала еще каво любила… Аврамка арапа". И он, Иван, спросил того Тимирязева: "Кто таков Аврамка?" И оной Тимирязев сказал: "…Петрович арап, которого де крестил государь император Петр Великой. Другова, Онтона Мануиловича Девиера, третьяго де ездовова (а имяни, отечества и прозвища ево не сказал); четвертова де Алексея Яковлевича Шубина; пятова де ныне любит Алексея Григорьевича Разумовского. Да эта де не довольно; я де знаю, что несколько и детей она родила, некоторых де и я знаю, которыя и поныне где обретаютца". И он де, Тимирязев, знает ту и бабку, которая при оных рожденных случаях находилась».
