Анна Леопольдовна - [16]

Во время обеда сидела с нами и родственница госпожи Воронихиной. Она с некоторым недовольством поглядывала на продолжавшую молчать Арину и наконец, обратившись к те тушке Адеркас, самой старшей из гостий, спросила ее, отличаются ли у нас на родине молодые девицы таким же непокорством, как ныне на Руси. Мы едва понимали старинный русский язык этой женщины. Тетушка Адеркас отвечала дипломатично, что наши девушки на выданье послушны своим родителям и опекунам, но те не склонны принуждать молодых питомиц к насильным бракам. Мне показалось, что наша собеседница мало что разобрала из тетушкиного ответа. Госпожа Воронихина вмешалась решительно и рассказала нам занятную историю, любопытно трактующую вопросы справедливости и послушания родителям.

Когда будущая императрица Анна Иоанновна прибыла из Курляндии, в числе солдат гвардии, охранявших ее, отличился один, сын свободного крестьянина. И невзирая на его низкое происхождение, императрица приказала произвести его в капитаны гвардии. Его отец, живший на границе с Сибирью в большой нужде, с великим трудом добился паспорта для проезда в Санкт-Петербург. Надеясь, что сын будет со держать его в достатке, он продал свое скудное имущество и после утомительного путешествия приехал наконец в столицу империи. Он скоро узнал, где живет его сын, и попросил караульного у ворот послать кого-нибудь, дабы известить сына (а тот находился дома с компанией гостей) о приезде отца.

Собравшиеся солдаты подняли бедного старика на смех и принялись над ним потешаться, ведь капитан рассказывал о себе, что он по рождению дворянин. На дворе сделался шум, вскоре привлекший внимание слуг, а затем и капитана с его компанией, пожелавших поглядеть, в чем дело.

Капитан узнал, конечно, своего старого отца, однако при казал высечь его и прогнать. Побитый старик причитал и жаловался на улице. Сбежался народ и в том числе некий писец; он пожалел старика, приютил в своем доме и, немного поразмыслив, сочинил прошение на высочайшее имя с почтительным изложением происшедшего и сути дела. Писец посоветовал старику ждать на другой день у дворца на определенном месте, где имела обыкновение проезжать императрица, и вручить прошение Ее величеству.

Наутро императрица и вправду проезжала в указанном месте в простой карете. Старик отдал ей прошение. Вскоре его вызвали во дворец. Во дворе собрали гвардейцев и приказали капитану выступить вперед. Сама императрица изволила спросить, не родился ли он в таком-то селении и от таких-то родителей. И приказала под страхом смерти не лгать. Капитан, рассудив, что истина наверняка уже известна Ее величеству и что последствия притворства и доставления императрице столь многих хлопот могут оказаться не только пагубными, но и, возможно, будут стоить ему, капитану, жизни, повалился к стопам Ее величества и повинился и сознался во всем.

Тут привели старика, и государыня потребовала, чтобы он собственноручно отхлестал сына кнутом. Старик, помедлив, заявил, что не может бить сына, покамест на нем гвардейский мундир. Императрица улыбнулась и повелела виновному снять мундир.

Тогда отец основательно вздул бессердечного сына, а императрица приказала половину капитанова жалованья отделять на содержание его родителя. После чего Ее величество сказала, что происшедшее наказание и дальнейшее восстановление справедливости угодно законам Божиим и законам империи и что сии законы она намерена применять против всякого, кто посмеет преступить их, и при том ни чины, ни мера знатности разбираться не будут. Одновременно императрица признала храбрость капитана и пообещала, если капитан в дальнейшем будет заботиться о старике-отце, продвигать указанного капитана по службе соответственно уставу и заслугам.

Этот восторженно изложенный анекдот показался мне в определенном смысле странным и даже и двусмысленным. Я спросила господина Сигезбека, что он думает о таком случае. Последний, захохотав, отвечал мне, что уже слыхал эту курьезную историю, но вместо нынешней императрицы Анны Иоанновны главным действующим лицом выступал Великий Петр, что, конечно же, более естественно. Так, в частности, говорилось, что солдат отличался во многих сражениях и даже на глазах самого императора. Наказание также изображалось более красочно. Великий Петр якобы потребовал свою дубину (dubina), дубовую палку, толстую, завернутую в алую ткань и обычно носимую за великим императором его ближним слугой. Император собственноручно дал эту дубину в руки старику и приказал хорошенько отходить бессердечного сына.

Я, впрочем, все же не могла понять, отчего эта история не рассказывается по-прежнему применительно к Великому Петру. Доктор нахмурился и посмотрел на меня испытующе. Затем он сказал, что я умна не по летам и должна быть осторожна, потому что чрезмерный ум никого еще не доводил до добра.

– Я умею хранить тайны, – тихо сказала я.

– И много ли тайн доверено маленькой Ленхен? – спросил с улыбкой доктор.

Я смутилась, но ответила прямо:

– Нет, не много, то есть фактически ни одной. Но я умею их хранить. Пусть мне только доверят их.

– Ленхен, Ленхен, – заговорил доктор грустным голосом, – когда у тебя появятся собственные тайны или тебе действительно будут доверены чужие тайны, тогда, поверь мне, это вовсе не будет занятно…