Анна, королева. Книга 1: Дочь князя - [6]

У Ефимии опять сжало внутренности холодом предсказания. Надо же — два раза подряд, в один день! И это предсказание было чем-то связано с прежним. Ефимия ждала откровения, словесного выражения пророчества — но не дождалась. Отпустило, не разродившись. Только лицо следовавшего за королевичами юноши стояло перед глазами. Чем-то он был связан с одной из дочерей горской княгини, только вот чем?

Дамян, озабоченный, наклонился к ней — она, оказывается, села на землю, и даже не заметила этого:

— Что с тобой, бабушка? Тебе опять нехорошо?

Это впервые он назвал Ефимию бабушкой.

— Домой хочу, — с тоской сказала Ефимия и закрыла глаза.

9.

Домой Дамян принес Ефимию на руках.

Уложил на кушетку, заменявшую Ефимии кровать, укрыл теплым толстым стеганым одеялом, заварил свежего чаю.

От чая Ефимия отказалась, просила водки или хотя бы сладкого крепкого вина. Дамян не давал, сердился, прослезился даже.

Из верхней горенки спустилась Наталия, молоденькая колдунья, делившая с Ефимией кров. Домов в квартале, выделенном колдуньям, свезенным со всех концов страны, было немного, жили поэтому по двое-трое в каждом доме, а в одном, большом, — даже и семеро. Монахи ночевали в длинном холодном здании бывшей кузни.

Наталия, взглянув только на Ефимию, всплеснула руками, заойкала. Не слушая возражений, отправила Дамяна за целительницей Анастасией, чуть ли не силком влила Ефимии в горло едва остывший чай, распахнула форточку, чтобы впустить в натопленную комнатку свежий воздух.

Ефимия устала сопротивляться. От жары, от покоя, от слабости впала Ефимия в странное и приятное полузабытье. Малая часть ее сознания бодрствовала и сообщала Ефимии о действиях Наталии, а затем и Анастасии: вот ее, Ефимию, раздевают, протирают тело ароматным уксусом, переворачивают, укрывают. Зато бОльшей частью Ефимия погрузилась в воспоминания детства, когда босоногой деревенской девчонкой пасла гусей на лугу, и не ведала еще о своих способностях колдуньи, и матушка звала ее Фимкой и больно хлестала хворостиной за шалости. В те времена бичующая церковь не воспретила еще пользование сокращенными, укороченными именами, и городов было не так уж много, все больше деревни и села, и столица была еще не в Дане, называемом тогда Данов город, а в Яблоновом Саду. А еще в Межгорье имелись тогда не только колдуньи, но и колдуны-мужчины, только звали их не колдунами и колдуньями, а смотрецами и смотрицами, потому как основное их дело было следить за страшными ночными тварями, выпивающими из людей души. Тогда ночной нечисти водилось в достатке в окрестностях любого поселения, и дело смотрецов было нужным и важным, а сами они — уважаемыми более монахов и священников гражданами. Ах, грехи наши тяжкие!..

Ефимия очнулась от забытья, когда Анастасия влила ей в рот стопку крепкой домашней водки собственной гонки. И закашлялась от неожиданности. И села в постели.

— Ох, — только и могла она сказать.

Анастасия, стоявшая — руки в боки — посреди комнаты, смотрела на Ефимию сердито.

— Ты что это, матушка, камни таскала, что ли? Или взапуски со своим монашком бегала? — грозно спросила она. — В твои лета надобно беречься. Чем это ты себя так загоняла, неужто одной только прогулкой на рынок и обратно?

— Пророчество мне было, — сказала Ефимия виновато. Рядом с Анастасией, крепко сбитой высокой бабой средних лет, самой талантливой из ныне живущих колдуний, Ефимия всегда чувствовала себя неуютно. Слишком старой, слишком слабой, бездарной в конце концов.

— Сказки-то мне не рассказывай, — заявила Анастасия. — Тоже мне, пророчица вдруг объявилась!

— Было, — упрямо повторила Ефимия. — Даже почти что два пророчества, только второе отчего-то не оформилось окончательно.

— Неужто уж в маразм впала? — пробормотала Анастасия себе под нос. Сказано было тихо, но Ефимия услышала. И обиделась. И расшумелась. И обозвала Анастасию толстой коровой, безмозглой девчонкой и еще другими словами, покрепче.

Юный брат Дамян застал ссору в самом разгаре. Ефимия подпрыгивала на постели, сжимая кулачки и брызгая слюной, и сыпала оскорблениями, Анастасия же, упирая могучие, как у кузнеца, руки в мощные бока, орала одно и то же:

— Сама такая, сама такая, от такой слышу!

— Ох, — только и смог сказать Дамян.

Женщины опомнились.

Ефимия натянула одеяло до самого подбородка, прикрывая ветхую и заплатанную, некогда вышитую рубашку. Анастасия опустила руки по швам, выпрямилась, словно аршин проглотила, и сухо сказала:

— Ну, я здесь уже не нужна. Ожила твоя болящая, как видишь.

— Так что с ней было?

— А ничего и не было, — отрезала Анастасия. — Устала просто. А так — она бабка здоровая, как бык. Еще и на твоих поминках плясать будет.

— На твоих, Анастасия, и с наслаждением! — крикнула Ефимия. И спряталась под одеялом.

— А что ей можно, что нельзя? — допытывался Дамян. — А то ведь она такая, за все хватается, все ей хочется…

Анастасия сурово глянула в сторону Ефимии, хотела, видно, отомстить старухе за ссору, но привычка к честному исполнению долга взяла верх.

— Да все ей можно, — сказала она устало. — Но и все нельзя. Ей главное не увлекаться. В ее возрасте важна умеренность. Спать в меру, гулять в меру. Переедать нельзя, напиваться… Да она сама все это знает.