Анна Керн. Муза А.С. Пушкина - [46]

Марков – Чацкий

Виноградский, Де-Лагарди,

Де-Ламом, Deux fois[74] Угар!

Этим высчитывалось, что он сыграл неудачно: Чацкого, Де-Лагарди, Де-Ламома и два раза какую-то роль Угара; хотя вообще нельзя было сказать о нем, что он был человеком неспособным, даже напротив… Но он был в полном смысле неудачник».

К сожалению, последние слова во многом соответствовали действительности. Александр Александрович всю жизнь пытался сначала где-то учиться, потом где-то служить, но ни в чем не преуспел и нигде не задержался надолго.

Судя по всему, оказавшись в Петербурге, Анна Петровна всей душой стремилась вновь вернуться к тому кругу общения с яркими и интересными людьми, который был у нее раньше, во времена дружбы с Пушкиным и Дельвигом. Она возобновила знакомство с сестрой Пушкина, Ольгой Сергеевной, и часто, может быть даже излишне часто, бывала у нее вместе с мужем. В письме сыну от 19 мая 1857 г. О. С. Павлищева упоминает об одном таком визите: «Виноградский неизбежный читал свои поэтические произведения, которые совсем не дурны».

Самыми близкими знакомыми Марковых-Виноградских в ту пору было семейство сослуживца Александра Васильевича, Н. Н. Тютчева, родственника знаменитого поэта. В этом доме иногда бывали известные люди – поэт и дипломат Федор Тютчев, Павел Анненков, Иван Тургенев, и Анна Петровна настойчиво искала знакомства с ними. В уже упомянутом в начале этой книги письме к Полине Виардо Тургенев шутит, что его преподнесли Анне Петровне вместо букета в день ее именин 3 февраля 1864 г. «В молодости, должно быть, она была очень хороша собой, – пишет Тургенев, – и теперь еще, при всем своем добродушии (она не умна), сохранила повадки женщины, привыкшей нравиться. Письма, которые писал ей Пушкин, она хранит как святыню… У нее есть муж, на двадцать лет моложе ее – приятное семейство, немножко даже трогательное и в то же время комичное».

Эту «трогательность и в то же время комичность» в отношениях супругов замечали все окружающие. Кого-то это умиляло, на кого-то производило неприятное впечатление. Так, сохранилась запись некого Ефремова, познакомившегося в те годы с семьей Марковых-Виноградских: «Мужа она совсем подчинила себе: без нее он был развязнее, веселее и разговорчивее, сама же она – невысокая, полная, почти ожиревшая и пожилая – старалась представляться какою-то наивною шестнадцатилетнею девушкой, вздыхала, закатывала глаза и т. п.» Возможно, со стороны все так и выглядело. Однако ж самих супругов в их отношениях все устраивало, они продолжали наслаждаться обществом друг друга и не представляли себе жизни поврозь. Александр Васильевич по-прежнему обожал «свою душечку» и хранил к ней «любовь, неизменную, как свет солнца». А Анна Петровна, судя по нескольким отзывам современников, даже внешне «страшно изменилась», когда узнала о болезни супруга. В 1861 г. у него обнаружилось хроническое заболевание желудка, бывшее, по уверению врачей, «прямым следствием бедности, неустроенности, тревог и волнений». Департамент уделов, в котором служил Александр Васильевич, оплатил ему несколько поездок в Баден-Баден, на воды. На курорте болезнь на короткое время отступала, но при возвращении в сырой Петербург боли «злобно разыгрывались вновь». Маркову-Виноградскому ничего не оставалось, как в 1865 г. подать в отставку и покинуть столицу.

Так завершилось десятилетие, проведенное супругами в Петербурге, – наверное, самое счастливое время за всю историю их долгой семейной жизни.

Я уже переживаю последние листки моего собственного романа

Дальнейшие годы жизни этой семьи никак нельзя назвать ни счастливыми, ни благополучными. Выйдя в отставку в чине коллежского асессора, Александр Васильевич мог рассчитывать только на очень скромную пенсию. Оставаться на севере, который ему, в отличие от тезки, был вреден в буквальном смысле, Марков-Виноградский не мог, однако никакого собственного жилья где-то в других местах у семейства не имелось, средств на его приобретение тоже не хватало. Выход был только один – кочевать по друзьям и родственникам, оставаясь в их домах на унизительном положении приживалов до тех пор, пока хозяева не укажут на дверь. Семейство попыталось найти приют у родственников Анны Петровны, но ни брат Павел, ни сестра Елизавета не горели желанием помогать старшей сестре, которая когда-то нянчила и учила их и которую они обобрали, полностью присвоив себе родительское наследство. Их не тронуло даже состояние здоровья Анны Петровны: от всех переживаний оно стало резко ухудшаться, и пожилая женщина начала терять зрение.

«Как досадно, что они не понимают моей поэтической, симпатично оригинальной, любящей и умудренной мышлением старушки, нашей милой мамаши, – написал в своем дневнике Александр Васильевич. – Какие глупцы! Они не соболезнуют тому, что она почти ничего не видит и очень этим несчастлива, так как не может читать, писать, работать, что наполняло ее жизнь и чем она была счастлива, и смотрят на нее как на капризную старуху. Бессердечные пошляки! Я заметил: кто не понимает, не любит моей жены и не сочувствует ей, тот очень пошлый, бездушный, сухой, холодный эгоист».