Анна, Ханна и Юханна - [93]

— Теперь вы все знаете на случай, если со мной что-нибудь случится.

Потом мы сидели там как и в первый раз, любуясь на весь этот блеск, а глаза Марии сверкали так же, как когда-то у ее матери. Анна взяла в руку одно из ожерелий — отчасти позолоченное, отчасти покрытое светло-зеленой эмалью и усыпанное мелкими камнями.

— Это модерн, — сказала она. — И я нисколько не удивлюсь, если эти камешки окажутся бриллиантами.

— Ты смеешься, Анна, — сказал Арне. — В конце концов, она была всего лишь женой рыботорговца.

— Ты можешь так думать, если тебе нравится, — сказала я.

Потом Анна задумчиво произнесла то же, что в прошлый раз сказал Рагнар:

— Да, материнское наследство нельзя разбазаривать.

В конце июля прекратились дожди, а в конце августа из Америки вернулся Рикард. Он возмужал, в углах рта появились глубокие складки, в глазах читалось страдание.

Я разговаривала с ним только один раз.

— Разве ты не понимаешь, Юханна?

Это был риторический вопрос, не требовавший ответа.

Он склонил голову набок, и я впервые вдруг отчетливо увидела, что он похож на кота, уверенного в своем достоинстве и своей красоте, кота, который ворует еду из кладовки и отчаянно верещит во дворе мартовскими ночами.

У меня всегда были коты. Кастрированные.

Я покраснела от своих мыслей. У меня даже сильнее забилось сердце. Этот мужчина просто сохранил всю свою чувственность, а я пытаюсь по этой поверхностной черте понять его сущность. Какие глупости!

* * *

Когда они уехали, дом опустел, и мне стало очень одиноко. Мне страшно не хватало Марии. Я много думала об Анне, о том, что она рисковала многое потерять. Я не совсем понимала, что именно она может потерять, потому что у меня самой этого просто никогда не было. Но есть вещи более важные, нежели удобства.

В следующие годы мы много занимались домом. Он обветшал и требовал ремонта. Как обычно, Арне почти все делал сам — вечерами и в выходные дни — или пользовался дешевой помощью своих друзей — жестянщика и электрика.

Как только Арне вышел на пенсию, он тотчас оборудовал на чердаке еще одну комнату.

Днем я шила занавески для заново покрашенных окон, не без влияния Анны это были простые белые шторки.

Но лучше всего я помню сны, которые снились мне в то время, особенно первый. Мне снилось, что я нашла дверь в стене новой комнаты на чердаке. Я открыла ее и вошла в длинный, узкий и страшный коридор. Ощупью я двинулась вперед, вокруг было темно, коридор становился все уже, но постепенно я стала различать впереди свет. Там находилась еще одна дверь. Она была слегка приоткрыта. Я долго колебалась, прежде чем постучать.

Из-за двери прозвучал до боли знакомый голос: «Войдите!» Этот голос я слышала каждый день тысячу лет. Наконец-то! Я открыла дверь и увидела отца. Он сидел за столом. Подняв голову, он закрыл лежавшую перед ним книгу. Комната была заставлена книжными шкафами, набитыми книгами. Полки, высившиеся до потолка, прогибались под тяжестью сотен томов. За ухом у отца торчала автоматическая ручка с золотым пером, а на столе лежала записная книжка. В углу стояла маленькая девочка и смотрела на меня лучистыми карими глазами.

— Хорошо, что ты пришла, Юханна. Ты поможешь мне в поисках.

— Что вы ищете, отец?

Я проснулась и теперь никогда не узнаю, что он мне ответил. Я села в кровати, немного испуганная, но счастливая. Я вспомнила еще, что библиотека доставала не до потолка, а до неба. Потом я подумала, что в этом сне не было ничего поразительного, все в нем было давно мне знакомо.

Сон повторялся, он изменял свою форму, но смысл его оставался прежним. В нем обязательно присутствовало ощущение чего-то очень хорошо знакомого. Один раз из коридора я поднялась по крутой лестнице, ведущей в лабораторию, где я снова обнаружила отца. Он сказал, что живет в ней и производит химические опыты. В лаборатории стоял сильный и резкий запах. Отец снова обрадовался моему приходу и попросил о помощи.

Эти сны вынуждали меня заниматься уборкой. Когда по утрам я долго не могла избавиться от ночных впечатлений, я вставала, вытряхивала половики и мыла окна.

Мой дом никогда не стал таким, каким я хотела его видеть. Он так и не был закончен. Самое лучшее, что здесь было, — это море, шумевшее за стеной. У меня вошло в обычай каждый день, в любую погоду гулять вдоль берега по старой рыбацкой деревушке. За время этих многолетних прогулок я многое узнала о море, я узнала, как оно звучит и пахнет в шторм и в штиль, в пасмурную и солнечную погоду, в тумане. Но я так и не смогла проникнуть в его намерения, во всяком случае, не могла выразить свои ощущения словами. Море было могучим и необъятным, это было как присутствие Бога.

На такие мысли меня навела София Юханссон. У меня появилась новая подруга, не похожая на Ракель так, как только могут быть не похожи два человека. София была женой рыбака из старой деревни.

Как я уже говорила, старое местное население не дружило с нами, новоселами. Но у Софии был очень красивый сад, и я однажды остановилась возле ее забора, чтобы полюбоваться на анемоны, большие темно-синие цветы с черными пестиками.

— Я просто любуюсь на ваши цветы и восторгаюсь ими, — сказала я подошедшей хозяйке.