Анна, Ханна и Юханна - [91]

От ребенка ничего не скроешь — мне следовало бы это знать. Сама мысль причинила мне боль.

— Все дело было в деньгах, — призналась я и рассказала Анне, что была в доме служанкой, выпрашивавшей каждую копейку. Я не стала говорить, что теперь постепенно возвращаюсь в это же состояние, — мне не хотелось ее тревожить. Но она, видимо, и сама это поняла. Во всяком случае, уловила смысл моего рассказа, так как заговорила о том, что у нее есть свой твердый доход за изданную книгу и есть заказ на следующую.

— Ну и, кроме того, я пишу статьи в газеты и журналы.

Поговорили мы и о матерях наших мужей. Анна сказала:

— Тебе никогда не казалось, что моя свекровь больна, психически больна? Мне иногда кажется. Но я не хочу так думать. Мне не нравятся современные теории, которые все зло объясняют психическими болезнями.

Когда мы вдоль берега возвращались домой, я спросила, не считает ли она такие болезни наследственными. Анна так не думала.

— Просто я никогда бы не решилась доверить дитя свекрови.

Анна несла Марию в висящем на груди рюкзачке, который Арне называл кенгурятником. Ею вдруг овладело отчаяние.

— То же самое касается Рикарда, как и его проклятой мамаши.

Она была менее уверенной в себе матерью, чем я — пугливой и неловкой. Ничего удивительного — я родила ребенка, когда мне было тридцать пять, а у Анны первенец появился в двадцать четыре. Но это меня нисколько не тревожило — неловкость с лихвой искупалась нежностью к дочери. Однажды вечером у Марии случилась желудочная колика, и Анна, взяв ее на руки, принялась ходить по комнате взад и вперед. Но девочка кричала так, что мы в конце концов уложили ее в кроватку. Я принялась успокаивать малютку, а Анна по телефону вызвала детского врача. Он пришел и сказал то же, что говорила и я: что это нормально и никаких причин для беспокойства нет.

Но Анна все равно была сама не своя от страха и дурных предчувствий.

С работы вернулся Арне, погладил внучку своими большими руками, поднял ее из кроватки, прижал к себе и тоже принялся расхаживать с ней по комнате, приговаривая: «Успокойся, малышка, не плачь, сейчас все пройдет». Через две минуты Мария умолкла и крепко заснула.

Анна плакала от счастья на груди Арне, говоря, что сейчас вдруг вспомнила, что чувствовала, когда была маленькая и пугалась, но папа брал ее на руки, и страх сразу куда-то исчезал.

Анна плакала еще горше до тех пор, пока Арне не сказал, что своим беспокойством она только пугает ребенка. Надо держать себя в руках, добавил он.

Я знала, почему Анна плакала, но промолчала.

Приехала на машине Кристина Лундберг и привезла все вещи Анны. Кристина была рослой некрасивой женщиной с большим крестьянским носом, тяжелыми веками и ироничным ртом. С ней приехали двое мальчишек, и эти хулиганы тотчас принялись носиться по дому и саду. Что еще хуже, они сразу нашли дорогу к гавани.

Чудесные мальчики.

Понравилась нам и их мама. На такого человека всегда можно положиться. Она была еще более красная, чем мы, — она была коммунисткой. По вечерам на кухне они с Арне до хрипоты спорили, обсуждая преимущества реформированного социализма и диктатуры пролетариата. В споре они переходили на повышенные тона и теряли голову. В выходной день они с Арне взяли с собой мальчиков и ушли кататься на лодке, оставив в покое Анну, Марию и меня.

В воскресенье, когда они вернулись, Кристина собрала вещи и поехала дальше, к своим родственникам, в какую-то деревню в Вестерётланде.

— Жалко, что ты не можешь задержаться у нас подольше, — искренне сказала я.

— Мне у вас тоже понравилось, — ответила она, — но ведь надо же иногда погладить по головке и родственников. — Кристина погрустнела, но потом решительно стряхнула с себя печаль. — Да и для мальчиков это неплохо. Всем будет легче, так как у мамы есть работники. Она уже наняла местную девушку, которая станет следить за детьми, так что маме будет не тяжело. — Должно быть, она заметила мое удивление и сказала: — Так, значит, Анна ничего вам не рассказала? Мой отец землевладелец и граф — голубая кровь, высокомерный и в целом довольно ограниченный.

Я так подробно описываю этот момент, потому что тогда я впервые поняла, что мир мы воспринимаем в полном соответствии с нашими предрассудками и предубеждениями. Крестьянская девушка исчезла. Длинный нос и тяжелые веки стали аристократическими.

Она сразу показалась мне изысканной и элегантной!

Письма из Америки шли непрерывным потоком. Как только приходило очередное письмо, Анне сразу становилось легче, у нее даже лицо делалось просветленным. Наступил июль с его обычными дождями. Теперь я часто оставалась одна с Марией, потому что Анна работала над книгой, а я пела малышке песенки и слушала треск пишущей машинки, доносившийся со второго этажа. При любой погоде я гуляла с коляской по улице. Это было полезно не только девочке, я сама стала гибкой и подтянутой.

Анна считала, что я нисколько не постарела.

Внезапно меня посетило еще одно отчетливое воспоминание. Это было во второй половине дня, на улице вечерело, в окна стучал дождь, и Анна вдруг сказала:

— Отчего бы нам не посмотреть украшения?