Анна, Ханна и Юханна - [65]

Там я очень многому научилась: тончайшими ломтиками нарезать копченую лососину, разбираться в сортах сельди, сдирать кожу с угрей, готовить тонкие соусы, определять готовность вареных крабов, хранить живых омаров и многому, многому другому. Я научилась взвешивать товар и рассчитывать цену. Я справилась с застенчивостью и научилась разговаривать. Я научилась открывать пасть, как говорил Ниссе Нильссон.

— Это самое важное, Юханна, не забывай.

По утрам Ниссе наведывался в рыбную гавань и в коптильни. До вечера он успевал побывать везде. В конце концов я научилась почти всему — я закрывала кассу, подсчитывала выручку и оформляла банковские документы.

— Вот это девка, — сказал Ниссе Рагнару, когда тот однажды заглянул на рынок.

Я стала расти.

Но что еще лучше, у меня появились приятели. Некоторые из них остались со мной на всю жизнь — Грета из сырного отдела, Айна из мясной лавки и Лотта из кондитерской.

И, разумеется, Стиг, сын торговца мясом. Он был ко мне неравнодушен, это было видно. Но я не стала углубляться в эти отношения, и мы смогли остаться друзьями.

Здесь, на рынке, я узнала, что меня считают хорошенькой и привлекательной. Первая красавица крытого рынка, говорил Ниссе, как всегда преувеличивая. Но когда бы я ни торопилась пройти вдоль рядов, парни всегда свистели мне вслед, хотя я не видела в этом ничего хорошего или приятного. Это стало привычной шуткой. Они даже пели: «Умеешь ли ты свистеть, Юханна?» Когда-то, еще на родине, один двенадцатилетний парень научил меня оглушительно свистеть, засунув два пальца в рот. Я свистела так талантливо, что кошки в страхе взлетали на деревья.

Я стала свистеть на рынке всякий раз, когда слышала хвастовство этих ребят. Все весело смеялись, но Ниссе мое поведение не понравилось.

— Кончай с этим свистом, — сказал он. — Порвешь свой красивый рот.

Однажды, в самом начале, я встретилась на рынке с доктором с улицы Виктории. Уверенным шагом он направился прямо к моему прилавку. У меня от волнения пересохло во рту, а сердце бешено застучало, но я знала, что Ниссе сидит в своей каптерке у меня за спиной, и успокоилась.

Впрочем, причин волноваться не было. Доктор меня не узнал. Он заказал два омара, двадцать тонких ломтиков лосося, килограмм креветок и полкило салаки горячего копчения.

Я взвесила товар, посчитала сумму. Эта сумма в кронах была ровно вдвое больше моей месячной зарплаты.

Доктор попробовал торговаться.

— Я очень сожалею, но у нас фиксированные цены.

Ниссе, слышавший наш разговор, вышел из своей каморки и поддержал меня, решительно, но дружелюбно. Потом он сказал:

— Как ты побледнела, девочка. Пойди выпей чашку кофе.

Я сидела в кафетерии и пыталась переварить явную нелепицу: этот негодяй меня даже не узнал.

Я уже говорила, что работа служанкой сделала меня социал-демократом. Но я, как всегда, просто стараюсь, по привычке, слишком хорошо о себе думать. Не работа, а семья с улицы Виктории научила меня ненавидеть буржуазию.

Стоял ветреный апрельский день тысяча девятьсот двадцатого года, когда это произошло. Прямо перед часом пик.

Я была одна в магазине, прилавок был липким, так как перед этим я разделывала угря для покупателя. Он жаловался, что на улице настоящий ураган и что каналы вышли из берегов. Когда покупатель ушел, я собралась было вытереть прилавок, но обнаружила, что у меня кончилась вода.

В наших лавках водопровода не было. Но под большим стеклянным куполом в центре рынка находился круглый павильон с колонкой. Я попросила подружку Грету из отдела сыров присмотреть за моим прилавком и побежала с ведром за водой.

— Беги, только поскорее! — крикнула она мне вслед.

Я кинулась к колонке со всех ног. Но как только я собралась открыть тяжелую дверь в павильон, ведро вдруг выпало у меня из руки и с грохотом упало на каменный пол. Страшно разозлившись, я попыталась наклониться, чтобы поднять ведро, но у меня ничего не вышло.

Я подняла правую руку, чтобы все же открыть дверь, но и это у меня не получилось, и я поняла, что окаменела. В первый момент подумала о детском параличе. Но нисколько не испугалась. Вокруг был такой покой, да и я сама ощущала полную безмятежность. Этот сверхъестественный покой не давал мне ни думать, ни бояться. Откуда-то лился чудесный свет. Все было значительно, торжественно… и светло.

Прошла нескончаемая минута, прежде чем я вспомнила, что мне надо поторапливаться.

В это мгновение раздался страшный треск, стеклянный купол не выдержал натиска бури и рухнул вниз с шумом, который мог бы разбудить и мертвого. Дверь слетела с петель и ударила меня по голове. Этот удар отшвырнул меня к стене. От двери полетели осколки стекла, вонзившиеся в мои руки, но ладонями я успела прикрыть глаза, и осколки не поранили мне лицо. Люди бросились от павильона врассыпную. Кто-то закричал: «Слава богу, Юханна жива! Она не успела войти… но она вся в крови! Звоните в полицию и в скорую!»

Добрый врач в Сальгренской больнице извлек из руки осколок и зашил рану.

— Вас, фрекен, сберег ангел-хранитель, — сказал он. Потом он обратился к полицейскому и начальнику пожарной команды: — Нет, фрекен не видела и не слышала ничего необычного.