Анна Болейн. Страсть короля - [197]

Крупный мускулистый мужчина в скромном, но хорошо сидевшем костюме вышел вперед и встал на колени перед Анной. Он заговорил с сильным акцентом, и она поняла, что это палач. Сердце бешено забилось.

– Мадам, – сказал он, – я прошу у вашей милости прощения, но мне приказано исполнить свою обязанность.

– Охотно даю, – ответила Анна.

– Мадам, прошу вас встать на колени и произнести молитвы, – проинструктировал палач.

Момент настал. Анна опустилась на колени в опилки и постаралась стоять прямо, как советовал Кингстон.

– Пожалуйста, дайте мне немного времени для молитвы, – попросила она, скромно оправляя юбки, чтобы, когда ее тело упадет, не открылись ноги. – О Христос, прими мою душу! – снова и снова взывала Анна.

– Все на колени, уважим отходящую душу! – крикнул внизу лорд-мэр.

Толпа опустилась на колени. Стоять остались только Саффолк и Ричмонд. Анна пыталась молиться, но боялась, что удар ее настигнет, когда она еще не будет готова, а потому все время испуганно оглядывалась.

– Мадам, не бойтесь. Я подожду, пока вы не подадите мне знак, – сказал палач.

Анна потрогала платок, проверила, на месте ли коса, и продолжила молиться. Вся в слезах, с куском полотняной ткани к ней подошла Нэн Сэвилл, чтобы завязать глаза. Однако руки у девушки так тряслись, что пришлось взять у нее повязку. Взглянув на мир и море взиравших на нее лиц, Анна сама завязала себе глаза. Последнее, что она увидела, было ясное небо над крышами Тауэра.

– Иисус, сжалься над моей душой! Боже мой, сжалься над моей душой! – горячо молилась Анна. – Отдаю свою душу Иисусу Христу!

Палач попросил ее дам отойти подальше; раздалось шарканье ног, затем новый взрыв громких рыданий. Страшно было не видеть того, что происходит вокруг.

– Бейте! – воскликнула Анна. Сердце стучало тяжело и болезненно, и подумалось, что, наверное, можно было бы обойтись и без палача. – О Господь, сжалься над моей душой! Отдаю свою душу Христу!

– Принесите меч! – произнес голос палача.

Послышалось какое-то движение в том месте, где находились ступени, и Анна инстинктивно повернула туда голову.

Она поверила Кингстону, когда тот говорил, что боли не будет, и молилась, чтобы удар оказался молниеносным и принес мгновенное забвение, но, когда он был нанесен, ощутила удушающий взрыв жгучей боли, потом тепло заливающей тело крови, ее вкус на языке и почувствовала, как струйки потекли из ноздрей, а голова, невероятно легкая, с глухим стуком ударилась о помост, и с нее слетела повязка. Анна закричала бы, но не получалось – из губ выходило лишь ужасное тихое бульканье. Захотелось зажать руками смертельную рану, но рук больше не было – они остались на той темной окровавленной груде, что лежала рядом с ней на эшафоте. Анна моргнула и попыталась отвести глаза. Сквозь смертные муки все еще различались смутные образы стоявших на эшафоте людей. Потом свет померк, и опустилась блаженная тьма.

От автора

Я могла бы написать еще одну книгу о том, как из разрозненных исторических источников постепенно собирался материал для этого романа. Долгие годы я изучала заявленную в нем тему и видела, как кардинально меняется восприятие Анны Болейн. Я знаю, что в определенных кругах, особенно в интернет-сообществе, она приобрела статус знаменитости и начала много значить для разных людей, причем значение это противоречиво. В процессе написания мной этой книги один восторженный поклонник Анны Болейн выразил надежду, что я создам ее правильный портрет, и я ответила ему: историки могут сильно различаться в своих подходах к тому, что называть правильным. Слишком много места остается у исследователя для догадок и предположений.

Проблема, с которой встречается любой историк или романист, пишущий об Анне Болейн, состоит в том, что в некоторых отношениях она остается нам совершенно неизвестной. Мы не располагаем богатым собранием ее писем, как в случае с Екатериной Арагонской, мысли которой часто находим со страстью излитыми на бумаге. Большинство сведений об Анне Болейн исходят от человека, настроенного враждебно по отношению к ней, – императорского посланника Юстаса Шапуи. Тем не менее последние исследования его жизни и деятельности показывают, что он был свидетелем происходящего, хорошо информированным наблюдателем, близким к центру событий, к тому же он цитирует свои источники информации, а потому мы часто имеем возможность судить, насколько точны его сведения. Это воздвигает еще одно препятствие на пути к тому, чтобы освещать жизнь Анны Болейн сочувственно: можно ли вывести ее за пределы круга, очерченного иногда убийственными свидетельствами Шапуи?

Излагая события романа с точки зрения Анны, я стремилась примирить противоречия в отношении к ней и показать ее как небезупречную, но наделенную всеми человеческими достоинствами и недостатками героиню, женщину с большими амбициями, не лишенную идеалов и смелости, которая оказалась в ситуации нарастающего неблагополучия.

Стало модным рассматривать Анну Болейн как феминистку. Этот концепт до недавнего времени я отвергала как анахроничный, возражая его сторонникам, что в Англии времен Тюдоров феминизм был неизвестен. Это верно, но в начале XVI века в Европе, где прошли годы становления Анны, имело место интеллектуальное движение и велись споры, в которых ставились под сомнение традиционные представления о женщинах и высказывалась надежда, что в будущем они будут пользоваться большей властью и автономией. Это была эра женщин-правительниц и мыслителей, и Анна имела перед глазами два блестящих примера: Маргариту Австрийскую и Маргариту Валуа. (Два источника приводят сведения о ее службе у Маргариты Валуа, правда без указания дат; я отнесла жизнь Анны при дворе Маргариты к временнóму промежутку между 1520 и 1522 годами.) Я поместила свою героиню в этот европейский контекст и сфокусировалась на культурных влияниях, которым она подвергалась. Так что да, ее можно рассматривать как феминистку, намного опередившую свое время: эти идеи она вполне могла воспринять, что объясняло бы ее амбиции и представления о себе. Именно культурный багаж эпохи Ренессанса, а не одно только следование французским модам и манерам сделали ее заметной при английском дворе.