Анна Ахматова. Гумилев и другие мужчины «дикой девочки» - [11]

Глава 4 «Потому что я сам из пучины, Из бездонной пучины морской…» Н.Г.

Матери Гумилева представленная сыном девушка не понравилась. Смотрит исподлобья, улыбается, словно от зубной боли кривится, ничему не радуется, не удивляется. Хотя на семейное празднество приглашена, и все здесь вокруг нее да Коленьки хороводы водят, мир и достаток в семье демонстрируют, о детстве его рассказывают. Ведь как о сыне пеклись! Книги мальчик любил — с букинистом договорились, чтобы самые лучшие и редкие приносил. Библиотеку подобрали — не стыдно знатокам показать. С астигматизмом его носились, будто со смертельным недугом, почти исправили. А мужчину косоватость малая совсем не портит. Да и картавость — очень даже распространенная, от французов унаследованная черта. Сына во всем ублажали. Чуть увлекся зоологией — уже дома целый зверинец: белка, мышки белые, птицы, морские свинки. В море его потянуло — грот в комнате устроили, радуйся, сынуля, хоть и не миллионеры родители, обычные служащие, а развитию ребенка ни в чем не препятствуют. Умная и волевая Анна Ивановна Гумилева не мешала своеобразным интересам сына, уважала его особость, а «придурью» (как сказали бы в других семьях) восхищалась.

Глядя на все родительские заботы, Анна и улыбнуться толком не могла. Опека Коленьки раздражала ее, будто другому отдали ей причитающуюся ласку. Всё здесь ее злило: ухоженность дома Гумилевых, покой и благоденствие. Здешняя атмосфера так контрастировала с ее собственным, всегда полным равнодушия и неурядиц домом, что благополучный «маменькин сынок» Николай, часто бравирующий в стихах отвагой, лишениями, смертельной опасностью, ей опротивел. Избегала его с тех пор Анна, пробираясь домой обходными дворами.

Но Николай ее выследил, выскочил из подворотни, заговорил возбужденно, радостно о Париже, куда собирается вскорости отправиться, об Африке — континенте мечты, о сборнике стихов «Путь конквистадоров», деньги на публикацию которого в Париже дает мать.

Вдруг заметил отстраненное молчание Анны, нарочитую тоску в ее лице. Посерьезнел, взял тонкую, безвольную руку девушки и повел к своему любимому дубу. Здесь, на скамейке под могучей кроной, они часто проводили свои литературные и философские «диспуты», сильно смахивающие на лирические объяснения.

Царскосельский зеленый старикан видел за свои триста лет немало влюбленных пар. Свидание Анны и Николая было из самых нестандартных и, в общем-то, непонятных. Вначале все шло как положено:

— Анна, Ундина! Запомни: на этом свете меня интересует только то, что связано с тобой. Ты — центр моей вселенной. Твое лицо — единственное на Земле! Будь моею женой! — Он стоял возле скамейки с букетом белых цветов и папкой стихов. Анна сидела на краешке скамьи вполоборота, красиво изогнув стан и устремив взгляд в густые ветви. Ее углубленное самосозерцание смущало своей загадочностью. Не разберешь: то ли раздумывает над сказанным, то ли и вовсе ничего не слышала, в других краях мыслями витает.

— Анна! Вы меня слышите? Вы станете моей женой, и мы уедем! Я покажу вам настоящий Париж!

— Что-о-о?! — Она словно вынырнула из дремоты. Из глубины темных зрачков вырвалась и окатила Николая враждебная сила. Анна вскочила, вытянулась во весь рост — гордый, оскорбленный обвинитель: — О каких путешествиях, господин Гумилев, вы говорите? О каких браках мечтаете? В своем ли вы уме? Что вы мне осмелились предложить сейчас? Жизнь семейной клуши? И когда? Кругом беда — стреляют, бросают бомбы, вешают. Туберкулез косит молодых… А вы вздумали «уехать путешествовать»! В Африке вас только и не хватало. Барские у вас замашки, покоритель неведомых стран. Вот и ищите себе супругу под стать — хозяйку скобяной лавки из Армавира! Или лихую деваху с ветерком в голове.

— К чертям бюргерш и скучные провинциальные дыры! Я увезу вас в Рим, в Париж, в Египет! — В порыве нетерпения он бил букетом о высокий ботинок.

— Видать, прибыли наконец обещанные мне орхидеи из Патагонии. — Усмехнувшись, она взяла измученный букет.

— Это георгины из нашего сада. Редкий сорт, «белый лебедь» называется. — Он приблизился к ней и крепко сжал плечи: — Красивая птица моя… Орхидеи я буду собирать для тебя сам! Я завалю тебя ими, Ева!

— Коленька… — Анна успокоилась. — Давай отложим этот разговор, ладно?

Николай отвернулся, долго стоял в нерешительности, сбивая прутиком с куста кисти кровавой бузины. Они рассыпались в траву рубиновыми бусинами. Наконец он решился — повернулся к ней, подошел вплотную, свистящим шепотом проговорил в щеку:

— Анна, я прошу тебя ответить мне на один очень важный вопрос: непорочна ли моя Примавера?

— Что? — не сразу поняла она, стараясь высвободиться.

— У тебя были любовные связи? Девственница ты или грешница, Весна моя?

— Что-о?! С ума сошел! — Анна резко вывернулась из его рук, швырнула в удивленное лицо измятые цветы и быстро скрылась в аллее, повторяя с коротким смешком: — Покоритель мустангов ищет девственницу!

Вопрос о невинности девушки, достаточно условный в наше время, был наивен и в те годы веселящихся, игравших свободой десятилетий. Да кого это может волновать в бесшабашном хаосе рухнувших моральных догм? Пустяк! Но не для Гумилева, особенно если речь шла о его будущей жене. Маленький каприз оригинала, психологический пунктик — суровый сочинитель живописных сюжетов, брутальный покоритель диких континентов предпочитал девственниц, а уж в качестве супруги иного варианта не представлял. Лишь непорочная дева могла возбудить чувственность «конквистадора». А у Анны свой пунктик: морочить голову, дразнить тайнами, окружать себя загадочностью. Да и замуж за Гумилева она совсем не собиралась! Юные приключения Ани Горенко — тайна из тайн, которой никогда не суждено проясниться (синяя тетрадь сгорела, унеся с дымом первые стихи, первые любовные мечтания или нечаянные опыты сочинительницы, а главное — упоминание о той первой, единственной, опалившей ее любви).