Аниськин и снежный человек - [46]

Костя еще раз пролистал записи.

– Да нет же! Смотрите сами! – протянул он тетрадку Болотниковой.

Людка недоверчиво взяла ее в руки, внимательно и кропотливо изучила записи и строго взглянула на Леньку:

– Ответственный за архив!

– Всегда готов! – вытянулся в струнку мальчик.

– Почему в тетради Белокуровых вырван лист?

Ленька весь как-то сник, потупился, и, ковыряя носком сандалика землю, произнес:

– Кто ж его знает? Сейчас знаете какие тетради продавать стали? Листы сами вылетают. Не то, что при социализме.

– С вами, пионер Леонид, будем разбираться на совете отряда, – вынесла вердикт Людка, – а вам придется подождать какое-то время, – обратилась она уже к Комарову, – Зиты и Гиты нет в Но-Пасаране, они отпросились на пару дней в город, посетить краеведческий музей и разузнать о процедуре приема в почетные пионеры.

– А что, вы и ночью следите за подозрительными американцами? – заинтересовался Костя.

– И ночью, – мотнула головой Людка, – враг не дремлет, СПИД не спит, деревья умирают стоя.

– А как же родители? Они отпускают с вами детей по ночам?

– Во первых, дети дежурят не каждую ночь, а поочередно. Во-вторых, они тайно уходят на дежурство – кто через окно, кто на цыпочках. Это вполне допустимо в пионерской практике. А Степан вообще на сеновале спит. Его мама уже не контролирует.

Ответ полностью удовлетворил Комарова.

– Не могли бы вы тогда дать мне остальные тетради? – немного робко попросил Костя, – они пригодились бы мне в работе.

Болотникова немного подумала, подтянула белый гольф и утвердительно кивнула головой:

– При одном условии. Ни листа не пропадет из этих записей и в конце работы вы объявите письменную благодарность моим подопечным.

– Объявлю, что мне, жалко что ли, – обрадовался Комаров, – и письменную, и устную – какую хотите.

– Ответственный за архив, – позвала Людка, – выберите последние тетради и отдайте под расписку участковому.

Ленька, видимо уже знакомый с грамотой, легко разобрался в стопке тетрадей и протянул несколько штук Косте:

– Здесь есть про американцев, – застенчиво произнес он.

* * *

В тетрадях не было ничего важного для Кости: простое поминутное и почасовое описание распорядка дня зарубежных гостей с жалкими попытками перевести и расшифровать некоторые их фразы, донесенные до пионеров ветром. И все-таки Комаров не мог не отметить кропотливости и важности проделанной работы. Это сколько же надо было времени пролежать в засадах, не выдав себя ни движением, ни чихом, ни зевком? «Надо бы в будущем попросить помощи этих славных ребят, – мелькнула в голове его мысль, – можно создать что-то типа народной дружины или отряда „Юный друг общественного порядка“. Это какую же смену можно будет себе вырастить!»

И все-таки, не смотря на столь радужные мысли, что-то точило его душу мерзким червем сомнения. Что-то не давало расслабиться и заставляло сердце неприятно съеживаться в груди. По устоявшейся привычке, он мерял шагами комнату и рассуждал:

– Мачо! Тот самый техасец! Почему только в одной тетради

был вырван лист? Только в той тетради, в которой фиксировались наблюдения за Мачо? И именно лист, в котором писалось о нем? Почему загадочного злоумышленника, вырвавшего лист, не заинтересовали сведения о результатах проверки санитарного состояния домов Кривого Конца? Надо обязательно узнать о результатах совета отряда, на котором будут прорабатывать Леньку, проворонившего лист из архива. Может, он что-то и вспомнит. Калерия! Ведь если это то, о чем я думаю, то она в огромной опасности!

– Я пойду к ней, – решился Комаров, – расскажу ей все – она неболтливая, ей можно верить, попрошу, нет просто потребую, чтобы прекратила встречи с Мачо.

– Дык, поздновато уже, – раздалось с печки.

– Чего это поздновато? – обиделся Костя, – даже не стемнело. Она, поди-ка, в фельдшерском пункте еще.

– Я не про то, дурень, – прервал его Печной, – поздновато ты про Калерию спохватился. Как есть увели у тебя девку из под самого носу. Видал я этого вашего Мачу – в силе мужик, хоть и не нашей породы. Таких Мачат ей настугает, что держись Но-Пасаран! Жалко только, что не мавр. Если бы негритятки по совхозу бегали – вот было бы габаритно! Вот славненько!

– Какие негритятки? Почему габаритно? Чего вы несете? – вспылил Костя, – жизни Калерии угрожает серьезная опасность, а вы – «негритятки»!

– Не там опасность шукаешь, – свесил дед валенки с печки, – этот шустрый Мача только и может, что негритят настругать. Убивец из него никудышный – кишка тонка. Вместо того, чтобы за любезничанием Калерьки подглядывать, лучше бы в лес сходил, давно пора Лешаку хвоста прижать. Ошалел совсем. Раньше хоть просто девок пугал, да коров доил, а тепрече на людей руку поднял! Нехорошо это, кого хочешь спроси, как есть нехорошо. Его дело – зайцев пасти, охотников распугивать, да мелочью всякой командовать – лесавками, листичами, да ауками. Ежели Лешак на сеновал попер – плохо дело.

– Да чего уж тут хорошего, – в тон ему подхватил Комаров, – вместо того, чтобы помогать – нет, об этом я и не прошу – просто чтобы не мешать следствию, вы все в один голос поете про лешего, который, якобы, и убил Пеникина. Ну ладно еще – Савская. Она старая больная женщина, ей простительно. Но ты-то, дед, ты же воевал, неужели и ты веришь в эти бредни?