Аниськин и снежный человек - [44]

«Предупредить бабушку Пелагею, не знаю, как по фамилии, чтобы купила замок», – сделал в блокноте пометку Комаров. Доверие – доверием, а профилактика – профилактикой. Идти к Ваньке-Пензяку уже не хотелось. Да и некогда было. И так полдня – коту под хвост.

– Пойду пообедаю, и найду Людку Трясинкину, – решил Комаров, – а Прапором займусь завтра. Может, до утра и сам оклемается.

* * *

Во дворе дома, приветливо махая хвостом, его встретил Мухтар.

– Дом сторожишь? – потрепал его по загривку Комаров, – молодец! Служи!

Для козла не составляет никакого труда встать на задние лапы, особенно если об этом его просит хозяин. Костя подал напарнику еще несколько команд и, довольный выучкой подопечного, поднялся на крыльцо. Сколько раз приходилось убеждаться в справедливости пословицы «Если гора не идет к Магомету, то Магомет пойдет к горе»! Костя, сбиваясь с ног, искал того, кто может помочь его пернатому другу, а «скорая помощь» сидела себе преспокойненько в его родном доме, да попивала чай с молодыми смородиновыми листочками и веточками дикой вишни.

За столом, уставленным всякой снедью, спокойно посиживали Печной, Крестная Бабка, да Ванька-Пензяк. Главное место на столе, кроме пирогов и меда, занимала выцветшая ученическая тетрадь в клеточку, исписанная крупным корявым почерком, с присущими старикам витиеватыми хвостиками и петельками.

– А, сожитель, проходи, не стесняйся, – радостно приветствовал его Печной, – мы тебе пирогов оставили.

Костя был юношей воспитанным и гостеприимным, но дед никогда ранее не приглашал гостей, и эта его внезапно родившаяся смелость несколько озадачила Комарова.

– Боишься, Анчутка нас застукает? – понял его по-своему Печной, – не боись. Она в город уехала. А если и вернется невзначай – отобьемся. Супротив Бабки и Пензяка она не попрет.

Костя не стал спорить. Не выгонять же, в самом деле, гостей! Тем более, они могли бы помочь разобраться в характере хвори Прапора.

– Как расследование? – панибратски хлопнул по плечу

Костика Печной, – поймал Лешака?

– Да что вы все как сговорились насчет этого Лешака! – вспылил Костя, – стыдно вам, дедушка! Уж вторую сотню, поди, разменяли, а в сказки верите.

– Потому и верит, – заступилась за насупившегося Печного Пелагея, – только молодые да слишком умные считают, что лешие, да домовые – сказки.

– Да бросте вы об этом, – не захотел спорить Костя, – тем более, что болтовня про Лешака – тайна следствия, и я не имею права ее разглашать. Лучше скажите, что обсуждаем?

– Тайна с последствием, – ревниво осадил его Печной, – у тебя свои секреты, у нас – свои. И вообще, мы уже закончили.

Он быстро прикрыл открытую тетрадь, быстро привстал и положил ее под себя. Костя немного обиделся, но демонстрировать свою обиду не стал. Ему казалось, что это будет выглядеть несколько по-детски. Он отпил из поставленной перед ним бабушкой Пелагеей чашки и с наслаждением впился зубами в душистый пышный кусок пирога.

– Нефафье у фефя, фафуфка Фефафея, – с полным ртом пожаловался он.

– Что за несчастье? – всплеснула руками бабушка, – никак захворал?

– Да не я, – справился с первым куском Костя, – а Прапор. Что-то у него со связками случилось.

– Это в смысле не орет, что ли? – переспросил Пензяк.

– Не поет, – подтвердил Костя.

С благодарностью смотрел он, как взволновались гости

Печного, как раздвигали Прапору веки, как светили фонариком в приоткрытый клюв, как ощупывали опавший гребешок, как быстрым шепотом совещались над телом больного.

– Будет жить, – повернулся, наконец Пензяк к Косте. – Сглаз на нем, сильный сглаз. Толстая женщина на тебя порчу навела. Это у тебя должен был голос пропасть и гребешок упасть. Ну, тонус, в смысле. А Прапор всю порчу на себя взял. Не дрейфь, ребелитируем. Давай нам с Крестной его на пару дней, будет, как новенький.

– Берите, – вздохнул Костя.

За петуха он теперь был спокоен.

Когда за гостями закрылась дверь, он решил удовлетворить свое любопытство и пристал к деду с вопросами. Но дед был непреклонен, как Великая Китайская стена – как-никак, бывший разведчик! Молча вскарабкался он на свою печку, скорбно сложил руки на груди и затянул носом тоненькую жалобную песенку. Костя знал, что когда Печной спит или притворяется спящим, поднять с постели его не сможет даже Анчутка или Анна Васильевна, квартирная хозяйка Костика и сноха Печного.

* * *

В тетради, так поспешно спрятанной Печным, действительно было много интересного. Пока Комарова был на работе, в его собственном доме заседал мозг штаба заговора против – или за, кому как понравится – заморских гостей. Идея показательного проведения ночи Ивана Купалы захватывала все большие массы, ширилась, росла, витала в воздухе. Пока «руки-ноги» штаба, в виде бригады геркулесовцев, вербовали в участники праздника односельчан и готовили материальную базу, «мозг», в составе Ваньки-Пензяка, Крестной Бабки и Печного, писал сценарий, взращенный на почве практических ностальгических воспоминаний и теоретических познаний.

Костя заявился в тот самый момент, когда сценарий был практически готов. Оставалось его размножить и пустить в массы. Горячий спор по поводу «размножения» сценария и прервал Комаров. Пензяк убеждал, что в городе есть такая машина, которая практически моментально и совсем недорого размножает любую запись, даже сделанную самым мудреным почерком. Печной, желающий выделиться перед Пелагеей, кричал, что это все бред старого колдуна и заблуждения сивой кобылы, Пелагея благоразумно молчала. Решить вопрос с копиями они так и не успели – Печной увидел в окно Костика и спор пришлось на время прекратить.