Аниськин и снежный человек - [43]

Внезапно на пути Комарова словно выросло невидимое, но непреодолимое препятствие. Он резко притормозил, наклонясь всем корпусом вперед, и застыл на месте. Причины для торможения было две. Во-первых, в памяти его совершенно неожиданно всплыла фраза, сказанная техасцем. Фраза, на которую он сперва не обратил ни малейшего внимания, посчитав ее за заурядное вранье всех возлюбленных. Как там он сказал? «Помните, ради вас я пойду на все, даже на нехорошее дело». Или примерно так. У Кости была великолепная память, но не мог же он запомнить эту фразу в тех бредовых выражениях и словоформах, в каких говорил ее американец!

Едва только это воспоминание шевельнулось в голове Комарова, его отвлекло другое событие, или, вернее, не событие, а целое видение. Видение состояло из двух персонажей – миловидной молоденькой девушки и медно-кобальтового петуха. Девушка присела перед петухом, протянув ему ладошку, а петух монотонно и лениво ворошил в этой ладошке что-то клювом.

– Здравствуйте, Василиса, – подошел Комаров, – где вы поймали этого бандита?

– Так это ваш Прапор? – догадалась девушка, – а я его и не узнала. Что-то он у вас какой-то вялый.

– Ничего себе, вялый, – усмехнулся Костя, – ты бы видела, как он сейчас американца гонял!

– Не видела, – Василиса уже привыкла к тому, что Костя постоянно сбивался с «вы» на «ты», – я его видела уже совсем жалким. Сидел на обочине, нахохлился, голову опустил. Несчастный такой.

– Вообще-то он и правда болеет, – пожаловался Костик, – голос пропал. Я его к ветеринару водил, а тот говорит – в лапшу…

– В лапшу жалко. Ты его к Калерии своди, она хоть и не ветеринар, но разбирается не только в человеческих болезнях.

– Не поведу, – насупился Комаров, – ей не до петухов.

– Тогда к Крестной Бабке или Ваньке-Пензяку. Они выходят.

– Спасибо, – обрадовался Костя.

Он посадил Прапора в хлебницу, ставшую ему уже родным домом, и немного потоптался на месте. Необходимо было закончить разговор чем-то чрезвычайно остроумным, блестящим, легким.

– Представляете, – не придумал ничего другого Костик, – некоторые всерьез полагают, что в вашем лесу заелся йети. Вопреки его ожиданиям, Василиса не прыснула в кулачек, а совершенно серьезно посмотрела ему в глаза:

– Насчет Снежного Человека не знаю, а Лешак у нас живет давно. Я сама его видела.

– Да ну? – принял ее сообщение за шутку Костя, – и какой же он? Лохматый, одноглазый, хромой?

– Лохматый, хромой, но не одноглазый, – без улыбки подтвердила Василиса. – До свидания, Костя.

– До свидания, – эхом повторил Комаров.

«Костя! Она сказала Костя! – ликовал Комаров, – она уже видит во мне друга, а не участкового Константина Дмитриевича!»

Шутка Василисы по поводу Лешака развеселила Костю. Настроение, безнадежно испорченное вероломством Калерии, подскочило на высшую планку. Вместе с настроением возрос и трудовой энтузиазм.

«Что там у нас? – рассуждал Комаров по дороге к Крестной Бабке. – Ага! Американец, подыскивающий себе алиби с помощью Калерии. Прекрасно! Какое счастье, что Прапор захворал! Иначе я не заглянул бы к Калерии и не подслушал совершенно нечаянно такой важный разговор. И какая жалость, что у меня нет помощника! Как нужен мне сейчас человек, который следил бы за всеми передвижениями и действиями американцев! Стоп. А Людка? Та самая пионервожатая, не то Русалкина, не то Упырькина? Она же с самого начала следит за американцами со своими пионерами. Вполне возможно, что она что-нибудь видела в ночь убийства. Решено. Сейчас забегу к бабке Пелагее и сразу найду эту самую Людку».

Глава 10 Тайна тетради зиты и гиты

Домик бабушки Пелагеи или Крестной Бабки, как звали ее в Но-Пасаране, отличался от других домов совхоза. Его не коснулось веяние современности под названием « пристройки», одинокой Крестной Бабке вполне хватало одной-единственной комнатки с незатейливым интерьером в стиле этнографических музеев. Поэтому сам домик был крошечным, почти игрушечным. Первое знакомство с бабушкой Пелагеей началось у Кости с конфликта. Именно она принесла Костику Прапора и практически вынудила его приютить у себя во дворе и полюбить, как родного. Тогда Костя пытался вернуть петуха, посчитав его за взятку, но хитрая Пелагея усыпила его бдительность пирогами с вяленой бзникой и сладкими речами. Она почти три часа потчевала его теорией о происхождении и иерархии местной нечисти. Костя узнал, отчего день Ивана Купалы называется так, а не иначе, запомнил поименно всех деток Лешего и Кикиморы Болотной, вызубрил приметы, с помощью которых можно отличить Лешака от обычного бомжа. В общем, обогатился совершенно ненужными для него и чрезвычайно забавными сведениями.

Уже после он узнал, что прозвище Пелагеи происходит не от того, что она любит крестить детей, а по аналогии с полюбившимся в Но-Пасаране фильмом «Крестный Отец». Тихая старушка мало походила на дона Карлеоне, но именно она определяла и диктовала общественное мнение в совхозе имени Но-Пасарана. Впрочем, ничего плохого Комаров от нее не видел, оснований не доверять ей у него не было.

Дверь домика Крестной Бабки была закрыта на тоненькую струганную щепочку. Дерни – сломаешь. А впрочем, и дергать не надо. Достаточно вынуть.