Анимация от Алекса до Я, или Всё включено - [49]

После ознакомления с особенностями национальной жидкой кухни удальцы ненадолго замирали, в горизонтальном положении, всхрапывая по-лошадиному. Их можно было назвать счастливчиками, если этот час застигал их в спасительном теньке. Но частенько богатырушки, проявив удаль молодецкую в сражении с брагой коварною, складывали буйные головушки где придётся. Часто приходилось складывать под безжалостным солнцем. Одежда, потерянная в кустарных зарослях где-то в начале пути, как правило, уже не обременяла покровом их бледные, беззащитные перед палящим ликом небесной колесницы, телеса.

Вскоре, находясь где-то на полпути между крайней степенью опьянения и зарождающегося похмелья, они, вызывая суеверный, мистический ужас аборигенов и народов европейских национальностей перед возможностями вскормленного ещё в СССР организма, привлечённые запахом еды и послушные стадному инстинкту, отправлялись в ресторан. Там продолжали вносить лепту хаоса и сумятицы, многократными рейдами заставляя стол количеством еды, достойным царского приёма на 50 персон.

Пищу они принимали не только через рот, но и всей поверхностью лица, поочередно падая в тарелки. Зачастую понять, едят они яства или же это такая богатырская забава — разбить лицом тарелку полную макарон в мясном соусе с винегретом, было сложно даже искушённому наблюдателю.

После произведённого обеда, своротив напоследок стол, передвигаясь уже подобно гориллам, с опорой на прямые руки, ввиду тяжести живота, отправлялись исследовать окрестности. Бывало, что они нарывались на воспитательные беседы своих соотечественников. Такие беседы, обычно проводились за пальмами, сопровождаемые матом со стороны новеньких и звуками педагогичных ударов со стороны воспитателей. Но и такое задушевное времяпрепровождение, оставляющее порой временные трёхдневные, разноцветные татуировки на лицах, и имеющее свойство повторяться до пяти раз за день, заставляло призадуматься удальцов не более, чем на время одного автомобильного гудка и гулянка вновь продолжалась. Ночь заставала их распевающими песни отечественного репертуара с простыми, порой неразборчивыми, порой фольклорными словами, употребляемыми преимущественно в строительных работах. В эти параживотные звуки, богатырушки вкладывали весь нереализованный потенциал творческой натуры, всю мощь лёгких, чтобы не ограничиваться производимым впечатлением в рамках одного отеля, а распространяя славу о себе на всё побережье Кемера.

Следующий день менял их представление о жизни, устройстве вселенной, трактовку сущности бытия. Они начинали верить в существование иных, высших или низших сил, в зависимости от воспитания. Большинство, конечно, верили в силы демонического происхождения, отказываясь приписывать вытворенное с ними к делу рук созданий, принадлежащих к светлой божественной плеяде. Перечёркивая слова Вильяма, что: «Нет повести печальнее на свете..», — трагические, осипше-хрипящие, наполненные замогильными стонами, эпосы этих помятых, местами потрёпанных, сгорающих от стыда и вчерашнего солнца, столь непохожих на недавних буянов, существ свидетельствовали только об отчётливых воспоминаниях, связанных с заходом в дьюти фри перед посадкой. Остальное виделось им настолько отрывочным, разрозненным и бесцельным, что составить ясную картину случившегося с ними они не могли и закономерно приписывали, учинённое над ними злодейство сверхъестественному.

Ещё бы, проснуться утром на мокром от росы газоне, с разламывающейся от боли обителью мозга, носящей на себе следы побоев и надругательств. С телом, будто бы подвергнутым еретическому сожжению на костре и побывавшему в центре очага природного катаклизма. Измазанные пищей, как свежей, так и прошедшей уже определённые этапы пищеварения, с лоскутками одежды, едва прикрывающими чресла и яблочным кляпом во рту. Вдобавок ещё и пристёгнутые наручниками сразу за все конечности к ограде. Ещё через пару дней, когда следы солнечных ожогов и воспитательных работ проходили, эти удивительно застенчивые и покладистые ребята, даже начинали походить на собственные паспортные фотографии.

Подобные случаи, ярче или слабее выраженные по накалу, происходили практически в каждый заезд, и после них было бы глупым осведомляться в расстроенных патриотических чувствах, почему к русским выработалось своеобразное отношение обслуживающего персонала. И это пример, иллюстрирующий приезд только двух скромных друзей, студентов филологического. А если приезжала целая компания братков с уголовным прошлым? Тогда всё возрастало многократно, и Хиросима, со своим одиноким ядерным грибочком, нервно бледнела в сторонке на фоне разгула стихий хаоса.

А дамочки, стремящиеся гульнуть на полную, считающие Турцию страной секс-туризма? Это они довели аборигенов до любвеобильного состояния, пробудив в них мужскую суть до запредельных масштабов. До этой русской экспансии бизнес-баб турки и не подозревали, что «камасутра» это всего лишь книжка для ясельной группы детского сада «Снежинка» по сравнению с тем, что вытворяли пресыщенные моногамными отношениями барышни из страны, десятилетиями не знавшей секса. Падкие до экзотики и свободные нравом, они выработали рефлексы, как у отельного персонала, так и у уличных торговцев, при виде россиянок — домогаться их всеми возможными способами, от расточения комплиментов и предложения записок, до наглых захватов за руки и любовного преследования в номерах.