Анхен и Мари. Прима-балерина - [7]

Иван Филаретович опять вздохнул. Он ненавидел эти случаи и, вообще, игры с судьбой. Ненавидел казино, рулетку, игроков, кутил и любителей испытать удачу. Были на то причины.

– Мерзавец, – прорычал делопроизводитель, сжал кулаки, и клуб пара вырвался из его рта.

Ненавидел, да. А всё из-за батюшки, спустившего и своё, и матушкино состояние. Наследие двух старинных дворянских родов пошло прахом. А всё почему? Потому что Филарет Самолётов так верил в судьбу, в удачу, в счастливый случай, что в одну ночь проиграл всё в карты. Всё проиграл: и матушкино наследство, и образование сына – Иван собирался получить диплом университета, но окончил только первый курс юридического факультета, и здоровье дочери, и будущее их семьи. Не задумываясь, всё поставил на кон, проиграл и пустил себе пулю в лоб.

Поэтому Иван Филаретович и пошёл служить в полицию. Искать виновных, искоренять злачные места, вершить справедливость было ему по сердцу. Да и жалованье платили хорошее, грех жаловаться. В их положении деньги играли роль.

– Тпру-у-у! Приехали, барин.

Возница остановил лошадей у ворот дома с мезонином. Иван Филаретович поднял воротник суконного пальто, надел шляпу, вышел из экипажа, крикнул "Спасибо, любезный!" и понёсся к калитке горчичного цвета. Впрочем, в такую погоду и в такое время цвет едва угадывался. Дом был старый. Казалось, он колыхался и скрипел при порывистом ветре. Да и на том спасибо. Дядя Ивана Филаретовича, матушкин брат, пустил их жить в опустевший дедов дом, когда случилось несчастье – приставы описали всё имущество семьи.

– Вы нынче поздно, Иван Филаретович, – заметила матушка из гостиной. – Неужто спектакль так поздно закончился?

– Нет, он даже не успел начаться. Сестрица спит уже? – спросил хороший сын и брат.

Господин Самолётов в сенях снял пальто и шляпу, стряхнув с них капли. Подошёл к матушке и поцеловал ей руку.

– Почивает. Умаялась за день. Как же это? Со спектаклем-то?

– Вот так. Занавес, и сразу двойное убийство, – сказал Иван Филаретович, усаживаясь у стола.

Он расстегнул тугой ворот рубашки, развязал галстук-бабочку и положил его рядом.

– Шутить изволите, – усомнилась матушка.

– Какие тут шутки. До ночи мы рыскали по театру, словно гончие в осеннюю охоту.

– Но что произошло? Толком сказывайте, – потребовала матушка и тоже уселась за стол.

– В начале пролога прямо на сцене на глазах у изумлённой публики прима Пичугина застрелила балерину Черникину. И вся недолга, – сказал делопроизводитель, приподнял брови и поджал пухлые губы.

Матушка округлила глаза и тяжело задышала. Схватила веер со стола и принялась обмахивать себя. Словно на светском рауте или званом вечере, на которые давно их не зовут.

– Какие страсти творятся! – только и сказала она.

Однако госпожа Самолётова сделана была из крутого теста. Хоть ей многое пришлось пережить на своём веку, падать в обмороки она не собиралась. И вообще она многое ещё могла и хотела.

– Я тут коротала вечер за пасьянсом и решила, что мы будем делать дальше, – сказала после паузы матушка. – Решила окончательно.

– В каком смысле? – спросил господин Самолётов.

– Вы, Иван Филаретович, должны вернуть то, что принадлежит мне по праву рождения, – сказала матушка и приподняла подбородок.

Сын посмотрел на неё, округлив глаза.

– Я про имение, – разъяснила, наконец, матушка. – Оно принадлежало мне по праву наследия. И батюшка Ваш не мог его проиграть. Вы должны подать прошение в суд. Мы должны вернуть наши земли обратно.

– Как же я сделаю сие? – спросил ошарашенный сын.

– Я интересовалась сим вопросом у сведущих людей. Сие возможно, – сказала матушка с таким нажимом, будто всё уже решено.

– Я не слышал, – сказал Иван Филаретович.

– Ещё в 1753 году императрица Елизавета Петровна подписала указ, даровавший замужним женщинам контроль над имуществом. Стало быть, Филарет, упокой Господь его душу, не в праве был ставить имение на кон. Ясно? – строго спросила она, как будто это сын, а не муж проиграл её состояние.

– Ну, не знаю, матушка…, – начал было Иван Филаретович.

– Тут и знать нечего. Отвоюем землю, я в имении фабрику открою – как дед мой раньше делал, а батюшка твой разорил потом. И заживём лучше прежнего.

Господин Самолётов встал.

– И переедем в деревню?! – спросил он в ужасе.

– Вы, ежели не хотите, можете в городе оставаться. Коли по нраву Вам, служите в полиции, дело Ваше. А сестре Вашей каково? – грозно спросила мать.

– Да, я совсем забыл. Сестрице ведь доктора прописали свежий воздух. Как я мог запамятовать? – устыдился Иван Филаретович.

Он сел обратно на стул.

– Да, дело даже не в службе полиции. Дело в другом, – сказал Иван Филаретович, понижая голос.

– В чём же? – спросила матушка.

– Я влюблён, – тихо ответил сын.

– Ты… что? – переспросила матушка.

– Я влюблён, – повторил он чуть громче.

– Что ты там шепчешь, не пойму?

– Влюблён, как мальчишка! По самую макушку влюбился, сил нет, – закричал Иван Филаретович, краснея.

– Зачем так кричать, в толк не возьму, – спокойно сказала матушка. – В кого влюблён-то?

Господин Самолётов тоже успокоился.

– В коллегу. Я Вам уже про неё сказывал. Художница наша. Анна Николаевна Ростоцкая. Знаете, она какая? Она… она… Она – для меня самая настоящая загадка. С ней… с ней… С ней никогда не знаешь, что будет дальше.