Английское право - [107]

Вероятно, давление, оказываемое церковными судами в таких скандальных делах, как нарушение доверительной собственности (может быть даже гарантированной присягой) в интересах церковного землевладения, само по себе было достаточно для предупреждения серьезных нарушений доверительной собственности. Но когда практика «предоставления земли для пользования» распространилась на чисто семейные соглашения, то, очевидно, возникла потребность в предоставлении лучшей защиты, тем более, что королевские суды обнаруживали все большее недовольство вмешательством церковных судов в земельные дела. Как бы то ни было, мы видим, что к концу четырнадцатого века канцлер стал давать в своем суде справедливости принудительную силу доверительной собственности и правам пользования в отношении не только земли, но и движимости, быстро создавая новый вид собственности, именно «справедливой собственности», которая хотя игнорировалась судами общего права, но энергично защищалась Канцлерским судом, с его возрастающим влиянием.

Новая идея была, правда, позже применена не только к бенефициантам – пользователям землею, но и к заемщикам, которым было дано право (основанное на справедливости) «выкупать» (redemptio) землю или движимость, переданную залогодержателю или кредитору; при этом право справедливости считало эту землю собственностью заемщика, при условии уплаты долга, обеспеченного залогом недвижимости; оно защищало также права на землю покупателя, который уплатил покупную сумму, но которому земля еще не была формально передана. Иными словами, когда канцлер считал, что А реально является собственником недвижимости или движимости и ему препятствуют в осуществлении: его прав только формальные начала общего права, то он делал все от него зависящее, чтобы охранять права собственности А, даже против Б, который считался собственником на основании норм общего права; для этого канцлеру требовалось только, чтобы имелось лишь какое-либо правовое упущение в действиях В, которое препятствовало бы Б добросовестно владеть недвижимостью или движимостью против А. Это было, однако, существенным условием, и оно с полной очевидностью показывало, что собственность, основанная на праве справедливости, обеспечена в меньшей степени, чем собственность, основанная на общем праве: ибо всегда существовала опасность, что собственность, основанная на общем праве, перейдет в руки «добросовестного покупателя за плату без предуведомления», т. е. перейдет к лицу, добросовестно приобретшему ее за плату.

Иными словами, права собственников, опирающихся на справедливость, не были в строгом смысле слова in rem, т. е. против всех лиц. Но, о другой стороны, они представляли собой права собственности или во всяком случае квази-собственности, потому что они защищались против всех, кроме добросовестных собственников, опиравшихся на общее право, и могли отчуждаться и осуществляться подобно обычному праву собственности. Первоначально, собственники, опиравшиеся на право справедливости, не имели вообще никаких «законных прав» (legal rights), т. е. прав, признаваемых судами общего права; постепенно они приобретали все «законные права», за исключением очень важного права владения предметом собственности и прав, противостоящих «приобретателю bona fide за плату без предуведомления».

Хотя установленная таким путем система «двойственной собственности» была несомненно популярна у некоторых групп населения, но едва ли можно сомневаться, что она влекла за собой пагубные последствия. Станут, именуемый «Statute of uses», принятый в 1535 г., подчеркивал отрицательные следствия такой системы явно с целью ее отмены, поскольку дело касалось недвижимости. Но если отмена системы двойственной собственности была действительно целью создателей этого закона, то надо оказать, что им совершенно не удалось ее достигнуть по причинам настолько формальным, что здесь не место их объяснять. Они достигли лишь того пагубного результата, что внесли формализм и сложность собственности, основанной на справедливости, в сделки с имуществом, опирающимся на общее право, и, таким образом, расчистили дорогу той сложной системе семейных актов о земле (family settlements), которые стали почти всеобщими среди земледельческого дворянства в эпоху гражданской войны. Главная цель подобных актов заключалась и том, чтобы расчленить права, связанные с семейной собственностью, на столько временно действующих прав и обременить ее таким количеством обязательств, чтобы ее никоим образом не могли целиком конфисковать или захватить вследствие политического преступления, потому что всякий такой преступник имел бы только ограниченные права на землю. Тем временем старое право собственности на основе справедливости продолжало под названием доверительной собственности беспрерывно развиваться, хотя формальное уничтожение прав феодального держания в период республики лишило его того оправдания, которое оно раньше имело.

Новая система актов, именуемых settlements, вместо того, чтобы исчезнуть после прекращения гражданской войны, давшей толчок к ее развитию, фактически как будто бы стала распространяться еще интенсивнее в XVIII и о начале XIX века, т. е. в период расцвета землевладельческого класса. Каковы бы ни были ее преимущества, сопровождавшие ее пагубные последствия были весьма значительны. Благодаря этой системе земля не только была совершенно исключена из торгового оборота (так как требовалось, чтобы все лица, получавшие права на основании settlement'a, дали согласие на продажу), но когда продажа уже осуществлялась, то покупатели должны были считаться, несмотря на свою добросовестность, с возможностью утратить пользование своим приобретением. Это могло случиться, если бы впоследствии обнаружилось, что имущество по общему праву предоставлено отдаленному доверительному собственнику, который умер или не был известен, или если потом обнаружились какие-нибудь скрытие права, наличие которых юрисконсультам покупателя не удалось своевременно установить. Отношение к этой системе было в эпоху реформ настолько отрицательным, что отмена системы земельной собственности, основанной на общем праве, и уравнение всех прав собственности на базе права справедливости стало открыто признанной целью влиятельной школы реформаторов. К счастью, страна не дала этим стремлениям увлечь себя; постепенно люди, хладнокровно обдумывавшие этот вопрос, начали понимать, что различие, делаемое между собственностью, опирающейся на общее право и на право справедливости, не основывается только на правовом консерватизме, но оправдывается реальными общественными интересами. Подобно тому как в эпоху феодализма различие интересов государства и семьи или церковных учреждений породило различие между собственностью, опирающейся на общее право (или публично-правовой), и собственностью, опирающейся на право справедливости (или частно-правовой), так в XIX веке различие интересов коммерческого оборота с землей и того, что можно назвать семейным оборотом привело к новому дуализму.