Английская свадьба - [12]
Позже я узнала, что большинство англичан ест рыбу не очень часто – и из всех рыбных блюд предпочитает именно фиш энд чипе. Среди наших знакомых мало тех, кто по-настоящему любит устрицы; и все относятся вроде бы с пониманием, когда я их заказываю, но с отвращением, когда я их ем. При этом в Англии даже есть устричные фермы, а осенью в графстве Корнуолл проводится фестиваль устриц и “Гиннесса”. Представляете, едят устрицы, а запивают все это дело темным пивом! И однажды в тамошнем ресторане, когда я заказала себе пару свежих устриц, мне их принесли густо посыпанными молотым перцем и почему-то каждую – на отдельной тарелке.
Да, так я снова отвлеклась. После нашего обеда в “фиш энд чипе” мы поехали в соседнюю деревню. Окрестности Свонеджа относятся к побережью юрского периода, и мне захотелось посмотреть, что это на самом деле означает.
Проезжаем мы мимо школы, на обочине рядом с негорящим светофором стоит толстая тетушка, одетая в накидку ядовито-зеленого и оранжевого цветов. “Лоллипоп-леди” (женщина-леденец), – мимоходом отмечает Джеймс. Я с подозрением кошусь на него: что это с ним произошло, он ведь никогда не отличался особой образностью речи! И потом – ему теперь что, нравятся толстушки? На всякий случай осторожно говорю: “Как здорово и нежно ты ее назвал!” Джеймс ошарашенно смотрит на меня и спрашивает озадаченно: “Ты это о ком? О лоллипоп-леди, что ли? Так это же официальное название ее профессии!” – “Как это?” – недоверчиво хмурюсь я. “Ну да, как вот регулировщик там или постовой”, – говорит он. “А что же тогда у нее за профессия такая? Она что, леденцы непрерывно ест?” – запальчиво спрашиваю я. “Да нет же, просто у нее шест такой с круглым знаком “Стоп!” наверху, и он вроде бы как напоминает по форме леденец”, – назидательно уточняет Джеймс. “А зачем ей этот шест и что она с ним делает?” – продолжаю недоумевать я. “Разве не понятно? – удивляется он. – Когда школьники выходят к дороге, она его поднимает, и все машины должны остановиться, чтобы их пропустить. А потом она его опускает, и все едут дальше”. Я проникаюсь сочувствием к бедным леди: “И что же, они так и стоят у дороги весь день?” – “Да нет, – успокаивает меня Джеймс, – они ведь только у школ работают, значит, только до или после уроков. Поподнимает свой шест раза три-четыре – и свободна. Это в основном домохозяйки так подрабатывают”. Я вздыхаю с облегчением: “Ладно, тогда не самая пыльная у них профессия”. А сама думаю: смешное занятие – поднимаешь шест пару раз, и домой, чай пить. И теперь, когда вижу у дорог этих леденцовых дам, каждый раз ехидно отмечаю, что все они далеко не худенькие.
Подъезжаем мы к деревушке, куда, собственно, и направлялись, и тут начинается грибной дождь: и солнце светит, и дождик идет. Джеймс улыбается и говорит: “День рождения обезьяны!” Я раскрываю рот от изумления: “Чего-о-о?! Какой день рождения? Какой еще обезьяны?!” – а сама опасливо на него кошусь: уж не совсем ли он с катушек съехал. “Чего-чего, – с досадой говорит Джеймс, – это так по-английски называется, когда и дождь, и солнце!” – “А-а, – расслабляюсь я, но тут же снова лезу к нему с вопросом: – А почему обезьяны?” Джеймс расстроенно пожимает плечами, и я прикусываю язык: в самом деле, откуда же ему это знать.
Из-за “дня рождения обезьяны” нам пришлось зайти в местную лавчонку. Торговала она окаменелыми ракушками, камнями с отпечатками растений или животных, местными минералами. Но самое главное, прямо в этой лавке (это в крошечной-то прибрежной деревухе!) в витрине была выставлена голова огромного динозавра юрского периода, найденная местным жителем всего года два-три назад. Несмотря на дождь, в лавке было очень оживленно: дети и взрослые брали напрокат специальные молотки и лопатки, оставляли залог и отправлялись на пляж – раскалывать гальку и искать в ней следы окаменелых животных. Правило в одной из витрин гласило: все, что найдете, можете оставить себе, предварительно зарегистрировав в этой лавчонке, а государство будет просить вас время от времени показывать находку на каких-нибудь выставках. Тут же была и витрина таких находок. Очень все буднично, учитывая уникальность того, что за диковины народ обнаруживает на этом довольно мрачном пляже с темно-серой галькой.
Посмотрели мы на все это и поехали домой. По дороге почему-то зашла речь о сказках, и тут обнаружилось, что и в русских, и в английских сказках часто фигурируют одинаковые персонажи. И что в местных сказках, так же как и в русских, у зверей тоже есть имена; только все эти лисы и белки здесь – мужского рода. Лису, например, во всех сказках и присказках зовут мужским именем Фредди, а белку – Бэйзел.
Дома мы попили, как и положено в это время дня, чаю, а вечером собрались на фильм 50-х годов в соседнюю деревню. Когда зашли в кинотеатр, я замерла: красные плюшевые сиденья с пепельницами на подлокотниках, старинный экран с бархатным занавесом. Перед сеансом в специальном киоске прямо в зале с приглушенным светом продается мороженое. А когда фильм начался, на экране были видны, как в старые добрые времена в Москве, царапины на кинопленке. Таким было кино в Англии еще до моего рождения, такое же оно и сейчас в этом старом кинотеатре. Что-то все же есть в этой привязанности англичан ко всему старинному: особенно здорово смотреть здесь фильмы 30–50-х годов.
