Английская лаванда - [22]
Не изменяя своей практичной натуре, он поставил лопату рядом со входом в дом.
«Слава Богу, размокло, легко вскопаю».
Так уже было, когда отец, Гардинер-старший, вздумал наставлять его, и то же случилось со старшим братом, и пришлось уволить прислугу, чтобы не слышать тревожных перешептываний. Это была его усадьба, его эспланада, его земля.
К трем ночи М. стал багрово-синим, зрачки закатились, белки глаз лопнули кровью. Он вновь завертелся на своем мокром смертном одре, замычал что-то нечленораздельное, но удивительно ритмическое. Натан, отхлебывая из треснувшей чашки кофе, который почти никогда не пил и раздобыл в кладовой Алека, прислушался.
– Что ты там бормочешь?
– …к Илиону… поплыл туда в кораблях острогрудых… Мне уж его не увидеть в отеческом доме Пелея; но доколе и жив он, сиянием дня озаренный…[6]
– Это про Ахиллеса, да? – Желая облегчить заклятому противнику финал, садовник взял его выпростанную из пуховой глуши руку. – Я тоже читал про Ахилла. Ну же, скоро пройдет, все будет хорошо. Разве хочешь погибнуть трусом? Тише, все нормально.
– Поплыл в кораблях острогрудых…
А дальше Мередит зашелся судорогами и больше не произнес ни слова. На востоке тускло забрезжил рассвет, розоватая кромка неба обещала первый погожий день за неделю. Дождь стих, распелись соловьи и стражи зорь, малиновки.
На крайний случай до прибытия поезда у Гардинера оставалось ружье.
«Не убий!» – грозно кричала заповедь, сверкала фотографическими вспышками в налитой свинцом садовой голове, пока он, меряя шагами гостиную, снимая двустволку и вешая обратно, задумчиво напевал: «Что же он делал, великий бог Пан, там, в камышах, за рекою?»
Глава 15
Остролистный оранжевый тюльпан
(значение: «Вас ждут слава и успех»)
Наступил период, лет в девять-десять, когда они постоянно дрались друг с другом. То и дело находился повод для стычки: или кто-то под столом нарочно задевал коленкой, или разгорался спор из-за того, что заводить в граммофон. Выходя за пределы Пайнс, Мередит, и до того державший Клайва за руку весьма крепко, чтобы взрослые не обвинили, будто он не следит за мелким, теперь сжимал ее до синего ободка вокруг запястья. К. безуспешно просил отпустить, после чего кусал старшего или бил его свободным кулаком, попадая из-за разницы в росте куда-то в ключицу.
М. взялся тренировать друга на теннисном корте. Его раздражала неуклюжесть ребенка, которую тот преподносил с едва ли не высокомерием, кофта с вязаными косичками, и более всего – его новые знакомцы.
– С кем ты водишься в школе?
– Есть один тип… Пол Штайн.
Мередит чуть не поперхнулся кружком мармелада:
– Еврей?
– И что? – возмутился К., которому сызмальства претила идея любого неравенства. – Второго зовут Гардинер, Натан Гардинер, увлекается садоводством… забавно, учитывая фамилию, да?
Услышав про садоводство, М. усомнился в здравомыслии воспитанника:
– Лучше уж тот, что еврей.
В середине лета на неделю зарядил дождь. Не выпуская энергию на улице, не бегая по дорожкам и не опрокидывая бочки в подвале (обоим жутко нравился этот грохот), они вели еще более ожесточенные схватки, терпя друг друга в замкнутом пространстве.
Их поглотила война Греции с Троей. Прекрасной Елены не было на горизонте, поэтому игра начиналась уже на берегах неприятеля. Они были Ахиллом и Патроклом: Клайв в поисках быстрой славы облекался в гимназистский пиджак Перси, мнимые доспехи царя мирмидонян, и погибал от воображаемого меча Гектора, рухаясь навзничь, закатывая глаза, будто барышня в обмороке. Тогда Мередит негодовал и требовал возмездия, взывая к орнаментам на гобеленах, оборотившихся во владыку Приама.
Спустя пару лет, перед самым отъездом, Клайв услышит, как Мередит, отдавая конспекты приятелю-гимназисту из Пайнс, обронит: «Не потеряй наше золото Трои!», и это уколет младшего жгучей ревностью.
Они брали неприступные стены Илиона в гардеробной матери Клайва, потом кто-то, закутавшись в платье, будто в тогу, превращался в Гектора, и разворачивалась батальная сцена. Из шкафа выпала подушечка с засушенной лавандой, как коршуны, они с остервенением разорвали подушечку в клочки, цветы рассыпались по полу. Перед лицом неминуемого нагоняя К. скомандовал ретироваться с поля брани:
– Отступаем!
– Троянцы! Троянцы! Троянцы! – высоко подпрыгивал М., поджимая в воздухе ноги.
А потом они провели четыре ночи в домике рыбака.
По пути Клайв простудился, и проку от него было ноль. Он обиделся на отца, когда тот восхищался Мередитом на охоте, хвалил златовласого принца за то, как он резво скачет на коняшке и сам, не обращаясь к Пенджу, может освежевать кролика. За то, что Мередит не брезговал притронуться к разделанному мясу – К. не мог притронуться даже к жареному мясу на тарелке.
Избегая животной пищи, К. чурался любого вторжения в личное пространство, целомудренное и продезинфицированное, и уперто не заходил в воду, как другие дети, оставив лакированную обувочку на берегу. Его мутило при мысли, что песок пристанет к мокрым пяткам или что мел с прибрежных утесов налипнет, словно мука.
Когда же Клайв очухался от температуры, Мередит умудрился получить солнечный удар. Напекло так, что и соломенная шляпа не спасла. Он облезал лоскутами, в Большом лондонском пожаре сгорело всё. Три дня пропали, необходимо было срочно исправлять положение.
