Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды - [110]

Его жизнь была строго регламентированной. Он имел охранников, которых поочередно посылал в магазины за покупками, его квартира прослушивалась, ему не позволялось выходить до телефонного звонка, поступавшего каждый день около 4 часов пополудни. Когда он выходил из квартиры, за ним следили.

Если Филби и Маклин находились под контролем 1-го Главного управления, гомосексуалист Бёрджесс из соображений безопасности оказался под крылом 2-го Главного управления. Бёрджесс и в Британии был известен неразборчивостью в гомосексуальных связях, но в Москве, где гомосексуализм являлся уголовным преступлением, вел себя в точности как раньше. Он имел постоянного любовника и периодически подбирал мужчин на улице. Наблюдатели КГБ, потрясенные тем, как легко он находит мужчин-партнеров, быстро научились ничего не замечать. Бёрджесс получал небольшое содержание от КГБ и при необходимости – машину с водителем. «Ему было хорошо в Москве, потому что его потребности удовлетворялись», – утверждал Сергей Кондрашев, его куратор из КГБ[936].

Бёрджесс был в восторге, надевая галстук старого итонца вместе с орденом Красного Знамени, которым, по его заверению, его наградило советское Министерство иностранных дел. «Это здорово помогает в ресторанах», – говорил он, не уточняя, что имел в виду[937].

Была постоянная группа людей, с которыми он переписывался, – Рой Харрод, Вольфганг фон Путлиц и Гарольд Николсон, который затем показывал его письма общим знакомым, таким как Робин Моэм и Питер Поллок. Харрод, всегда утверждавший, что Бёрджесс – «мой дорогой друг, один из людей, которых я очень любил», послал ему несколько своих книг, в том числе «Основы индуктивной логики» (Foundations of Inductive Logic), и утверждал, что Бёрджесс дал по ней «очень разумные комментарии. Думаю, это были лучшие комментарии, которые я получил по этой книге»[938].

Дух его жизни можно понять из отрывка длинного письма Поллоку, который к этому времени уже хорошо устроился с Полом Данквой.

«Я пишу это поздно ночью, совершенно измученный, и мой Пол хлопочет вокруг. Он поставил Девятую симфонию, танцует и задает вопросы обо всем, от Стравинского до Ирвинга Берлина, вперемешку с Рембо и цитатами из «Милого друга» Мопассана, которого, по-моему, все русские знают лучше, чем мы с тобой. То же самое относится к Марку Твену, Голсуорси, иногда Шекспиру и всегда Диккенсу. Я сказал Тому Дрибергу, что оплачу HI-FI систему, которую он должен достать для меня, и что он получит деньги у тебя. Это избавит тебя от проблем, да и у Тома есть соответствующие связи. Так что дай ему все деньги, которые он попросит. Если это окажется больше, чем у тебя осталось от присланных мной 150 фунтов, я пришлю еще.

Я все время жду от тебя книг. Ты выслал мне что-нибудь? Я открыл счет у Коллета, на Чаринг-Кросс-Роуд, так что, пожалуйста, передай им список, который я тебе прислал. (Подожди неделю после получения этого письма, иначе счет открыть не успеют.)

Я пока еще не знаю, станет ли мой Пол просто Полом или так и останется всего лишь Майком. Думаю, Полом. Большое облегчение. Ты знаешь это, как и я или даже лучше. В данный момент он поет «Застольную песню» из «Травиаты» и жалуется, что я слишком долго пишу. Пол или Майк? Завтра мы идем в Большой театр на «Фигаро», и я буду думать о тебе. Ты помнишь, как мы слушали эту оперу вместе? Однажды нас прервал храп Тома Уайли.

Питер, завтра утром я проконсультируюсь с Леонардом Кассино и вышлю тебе список пластинок, которые ты должен для меня купить. Пожалуйста, сделай это и передай Тому Дрибергу, чтобы он переправил мне их вместе с мебелью. Насколько я помню, его телефон LEE GREEN 8035. Но я попрошу его позвонить тебе…

Какое плохое письмо! У меня все в порядке. Здесь мне гораздо лучше, чем я мог ожидать или желать. А ты знаешь, что я ожидаю и желаю многого. Конечно, хотелось бы, чтобы ты приехал, но по известным причинам с этим лучше пока повременить. Ты и Пол съехались? Думаю, я смогу это пережить. (Ревность, конечно, не препятствие; главное, чтобы Пол вел себя осмотрительно; с другой стороны, все представители его расы здесь очень популярны)…

То, что Джейн Остин называет «мой инструмент» (то есть пианино), теперь активно используется. В данный момент звучит Верди, но мне обещан один из последних квартетов Бетховена…

В жизни, как ты видишь, много случайностей и любопытных моментов, и я рад, что приехал»[939].

Ведя одинокое существование, Бёрджесс пользовался любой возможностью пообщаться с гостями с Запада и часто приходил туда, где их чаще всего можно было встретить, – в холлы отелей или в Большой театр, хотя его раздражало, что его мало кто замечал. В июле 1957 года американский юрист из Мемфиса Уильям Гудмен обнаружил себя сидящим рядом с Бёрджессом на представлении «Травиаты». Бёрджесс, пришедший в театр с женщиной и мальчиком, объяснил, что находится в России, «чтобы предотвратить третью мировую войну», хотя не вдавался в детали и не сообщил, как именно он это делает. Одетый в темный костюм из ткани в тонкую полоску и галстук старого итонца, к которому он немедленно привлек внимание, Бёрджесс представился как «один из двух пропавших британских дипломатов» и в течение трех двадцатиминутных антрактов вспоминал о своем пребывании в США. Когда Гудмен спросил, на какой должности он там работал, Бёрджесс загадочно улыбнулся, продемонстрировав передний зуб из нержавеющей стали, и не стал отвечать, сказав только, что занимался «важной работой на советское правительство»