Ангелы с плетками - [56]

Ко мне заходили Лейрисы, и пришлось прерваться, а вечером я жду аббата Клоссовски! Но ты не придешь еще очень долго… Ты лежишь и болеешь, как в Везле, когда я тебя выхаживал. Я больше не могу тебя выхаживать, но люблю тебя, люблю так сильно, что хотел бы, чтобы ты была недостойна этого, а моя любовь стала тем величественнее. Конечно, я несу околесицу, но мне нужно окликнуть тебя. Я также знаю, что ты — скотина, но я хорошо знаю твою сущность (которая заставляет меня содрогаться от страха) и должен тебе это сказать: ты есть та, от кого все другие отворачиваются, ты есть та, от кого убегают почти все другие, ты есть та, кто вызывает у других страх, ты есть та, кто дышит в смертных краях, и не следует упрекать себя за то, что я говорю эти безумные слова, — они правдивы. Я также думаю сейчас, что нам удалось найти друг друга и впредь нас окончательно разлучит только смерть. Но как ты могла подумать, будто я жду от тебя счастья? Это было бы таким же безумием (точнее, глупостью) с моей стороны, как и не верить в судьбу, связавшую нас столькими страданиями, а также — намного реже — столь чистой радостью. Я жду от тебя лишь одного — зачахнуть перед тобой до смерти. Или хотя бы до смертных пределов. И ты прекрасно знаешь, неважно откуда, что рядом с тобой я достигаю конца жизни.

Когда я говорю о том, что связало нас в радости, вспомни те минуты, когда мы соприкасались друг с другом так плотно, что я больше не мог ничего вообразить. Иногда я думаю, что это должно происходить, даже если мы расстанемся. Внезапно мне на время померещилось, словно ты — здесь, и не просто здесь, а рядом со мной, причем в том виде, как я только что описал.

17 ноября, среда. Не знаю, когда ты получишь то, что я сейчас пишу. Что мне сказать и [нрзб]? Если мне суждено снова встретиться с тобой (и я верю, что тогда ты разденешься догола), мне не хотелось бы страдать меньше, чем я страдаю в эти дни, но как же я страдаю, Диана! Я зову тебя, плача, будто малое дитя. Я так больше не могу. Ведь это жестоко, что тебя постигла еще и болезнь, словно тебе мало одного мучителя. Все же порой я думаю, что мы никогда не были так тесно связаны роком. Могу ли я сомневаться, что ты чувствуешь, как наши судьбы связаны теми страданиями, которым подвергся каждый из нас, еще острее, чем если бы мы пытались обняться? Это не всегда так, но иногда мне кажется, что это страдание обручило нас. Ты также знаешь, что по-настоящему отчаяться и даже просто усомниться значит умереть. Я не думаю об этом, но если когда-нибудь больше не смогу терпеть и покончу со всем, клянусь тебе, Диана, что стану еще больше радоваться, что повстречал тебя. Пойми и позволь мне это сказать: я люблю тебя так сильно, что уже предвкушаю смерть. Смерть и ты. Все прочее — ложь. И необходимо, чтобы ты рано или поздно узнала меня таким, какой я есть, услышала, как я шепчу, что люблю тебя до смерти, и благодаря тому, что меня убивает, ты открыта мне полностью — как в тот миг, когда я раздвигал твои ноги. Не подумай, будто это просто слова. Всякий раз, когда я хотел этого изо всех сил, ты открывалась мне. И то, что открывает тебя в тебе передо мной, не только подлинно, как могила, но и сильнее законов, денег и низостей.