Ангелы мщения - [69]

В 184-й стрелковый полк 56-й дивизии девушки из третьего выпуска попали в феврале. В самом начале марта Тамара с парой Клавой Пахомкиной впервые вышла на «охоту» на элеватор в небольшом городке где-то между Эльбингом и Данцигом. Повела девушек на позицию сама Нина Петрова[434]. Эта немолодая женщина не только сама действовала как снайпер, но и обучила сотни других[435]. Девушки, уже отлично обученные снайперскому делу, не считались учениками Петровой: ее задачей было лишь познакомить их с передовой[436].

Петрову, худую, очень спортивную женщину, в полку звали «мать». Биограф пишет о ней как об очень заботливом, душевном человеке. Тамара Рогальская не почувствовала этой душевности — может, из-за того, что провела с Петровой совсем мало времени. Ей Петрова запомнилась как очень строгий, волевой, дисциплинированный человек — таких Тамара не видела даже среди женщин-командиров в Подольской школе, а Петрова была всего лишь старшина. Девушки слышали, что Петрова скоро едет получать третий орден Славы — самой высшей, первой степени.

Перед элеватором бегали за загородкой овцы (девушки запомнили отличный ужин — гречку с кусочками баранины). За загоном было какое-то водное пространство. За водой — немцы, до них метров шестьсот или семьсот. До элеватора они добрались за Петровой перебежками (бараны, когда увидели их, начали бегать — «как будто подавали сигнал немцам»). Петрова, расставив их с Пахомкиной по позициям у больших окон, ушла к другим. В здании было темно, и немцы, освещенные солнцем, были видны как на ладони. Как часто случалось со впервые попавшими на передовую, Тамара, забыв об опасности, высунулась из окна чуть ли не по пояс, чтобы лучше разглядеть противника. И сразу услышала странный звук — «вжик, вжик» — пули. Она тут же свалилась вниз и, вспомнив, что пуля пробивает полтора метра кирпича, отползла за мешки с зерном и села, прислонившись к ним. Тут же «как сумасшедшая» пробежала через весь элеватор Петрова, крича: «Кого обстреляли?» Перепуганная Тамара сидела и «не могла перевести дух». После этого боевого крещения она и Клава весь день только наблюдали за немцами, не открывая огня, — так велела Петрова.

А потом начали «охотиться» — на элеваторе, из траншеи, куда проводили их разведчики, знавшие проходы в заграждении — колючая проволока и проволока под током. Иногда выводили на «охоту» еще ночью, чтобы не выдали себя, иногда — вечером, или днем — на элеватор.

Счет Тамара открыла, стреляя из здания элеватора. Сделав выстрел, она не только видела, что упал немец, но еще и почувствовала каким-то шестым чувством, что ее пуля попала в цель. У нее сначала задрожали руки, потом — все тело. В первый раз попасть в человека — как это было «странно, непривычно». «Стреляй, я больше не могу», — сказала она Клаве. А второй немец не вызвал никаких эмоций, кроме радости.

Вскоре началось наступление, огромные переходы по 50–60 километров. Сначала говорили, что будут наступать на Берлин, потом повернули к Свинемюнде. Где-то в наступлении Тамара услышала, что Нина Петрова погибла.

Петрову 14 марта 1945 года наградил орденом Славы сам командующий 2-й ударной армией генерал армии И.И. Федюнинский. Подписывая наградные листы, он обратил внимание на один из них. Здесь должна быть какая-то ошибка: старшине Нине Павловне Петровой, снайперу, которую представляли к ордену Славы I степени, было 52 года. Вызвав начальника штаба, он расспросил о старшине Петровой и захотел с ней познакомиться. Петрова появилась в протертых на коленях ватных брюках — переодеться было не во что. Генерал, когда она отказалась от рюмки водки, посидел с ней за кофе и расспросил о жизни и фронтовом пути: счет снайпера Петровой превысил сотню. На прощание Федюнинский, не отличавшийся сентиментальностью (телефонист Н. Никулин запомнил его разговор по телефону во время боевой операции: «Вашу мать! Вперед!!! Не продвинешься — расстреляю! Вашу мать!»), обнял и поцеловал старшину Петрову. Вместе с орденом Славы I степени (она стала второй женщиной — полным кавалером ордена Славы) она получила часы с дарственной надписью от Федюнинского и новую снайперскую винтовку[437].

125-я дивизия наступала на главном направлении. «На Берлин!» — объявили им, и даже трудно было в это поверить. Очень хотелось дожить, увидеть победу и вернуться домой.

Из десятерых девушек-снайперов, присланных в 125-ю дивизию, к марту осталось пятеро. Тая Киселева после войны с благодарностью вспоминала Марину Швецову, снайпера на пару лет постарше, красивую и разумную, всегда спокойную. Марина, «прелесть женщина», очень поддержала Таю и остальных на крошечном плацдарме за Нейсе в марте 1945-го, в две самые страшные ночи и два самых страшных дня за всю войну, а может, и за всю жизнь.

Одер в том месте, где в него впадает Нейсе, неширокий. Стрелковый полк, которому был придан взвод снайперов, перешел его ночью по льду, уже непрочному в феврале. Немцы, хоть и не сразу, определили их присутствие и открыли по ним стрельбу из пулеметов. У полка пулеметов не было, но командиры приказали занять оборону. С обеих сторон были немцы, но приказа отступать не дали. «Сталин приказал держать, — объяснил командир. — Идет наступление на Берлин, а здесь нужно оттягивать на себя немецкие силы». Полк пробыл в фактическом окружении двое суток («Что, Сталин одному полку только приказал?» — удивлялась Тая). В первую свою ночь там, на западном берегу Нейсе, они слышали крики раненых, которых добивали немцы: рядом отступила рота, а раненые остались. Как часто бывало, с ранеными остались женщины из той роты — медсестра и снайпер. Они тоже кричали в ту ночь, жутко кричали — их пытали. Одна из них, как узнала потом Таисия, была беременна. Поразило девушек-снайперов то, что на руке одной из убитых остались часы: мучителям не нужны были трофеи.