Ангелоиды сумерек - [82]

В таких трудах проходили дни. Конец апреля подарил нам множество ранних цветов, но на поляне Ясеня их зародилось и вообще несметно. Нежное зеленоватое золотце примул и лиловый шафран, яркая желтизна адониса и белый наряд подснежников накатывали на оградку волнами, смешивали пятна красок, будто на живой палитре, а когда потускнели – стало видно, что широкие двойные листья ландыша, этой лилии долин, покрыли всё сплошь, не оставив и клочка бурой земли. Ландыши не любят открытого солнечного света и неохотно выбрасывают из пазухи кисть, однако, по-моему, среди них не было ни одного, который бы не зацвёл. Аромат был почти невыносим для наших нежных ноздрей, а когда, наконец, это гламурное безумие кончилось и колокольчики завязали ярко-алую ягоду, нам с Хельмутом невольно припомнилось, что она слегка ядовита. Не так, как цветочки, но всё же пагубна для нетерпеливого сердца.

Самое главное настало, когда в сердцевине луга появился крепкий росток с двумя округлыми плотными листиками. Произошло это как бы в единый миг: ввечеру его нет, а лишь солнце взошло – вот он. Увидев, я нагнулся и пропустил его через пальцы – ладонь почувствовала что-то вроде щекотки или сдержанного смеха, когда эта парочка его коснулась.

– Там еще шесть таких, – проговорил Хельм. – По всей окружности луга, смотри. Девочке сейчас скажем или погодя?

– Как так может быть? Семя ведь одно.

– Корни, я так думаю. Простираются во все концы.

Разумеется, мы оповестили Абсаль – вернее, она тотчас же настроилась на наш разговор и уловила картинку. Трудилась она не так чтобы очень близко отсюда, левитировать, в отличие от меня, не умела, пользуясь чужими услугами, и покуда мы дожидались в доме, приканчивая на радостях бутылку выдержанного «Шато д`Икем» (Хельму жидкость, мне – аромат), ростки без присмотра удлинились сантиметров на десять, так что центральный разнёс всю загородку.

Жена обрадовалась, но не так сильно, как мы думали. Собственно говоря, мы же не палим в воздух изо всех ружей, когда младенец впервые скажет «агу» или сядет в кроватке: это от него ожидается. Она, в отличие от меня, не сомневалась, что Зерно выгонит из себя жизнеспособный росток, так же как любая мать, человеческая или Сумеречная, уверена, что её малыш благополучно пройдет все положенные стадии. Я, конечно, не касаюсь времени Большого Мора, когда пошатнулся привычный и уютный космос, – но ведь и забыть о том давно пора.

Но то, что случилось дальше…

Если приложить ухо к коре одного из стволиков вышиной едва в метр, можно было услышать, как бурлят в нём соки, как легонько скрипят и потягиваются волокна – мачта и снасти. Внешностью все деревца становились похожи на Тане-Махута или то дерево каури, что было моим домом на Острове Пятницы: кожистые овальные листочки оливы или омелы, гладкая серовато-зелёная кожа в бляшках, похожих на чуть сморщенные веки. Они уже пытались сомкнуться кронами, но пока вместо этого лишь раздольно колыхались, пользуясь малейшим дуновением ветра. Среднее деревце было несколько ниже и толще окраинных, его убранство – крупнее и сочнее.

– Я предугадывала такое, – говорила дама Асия, поддерживая за локоть мою жену. Они приходили наблюдать и любоваться нашими с Абсаль отпрысками почти каждый день. – Оттого и настояла на том, чтобы на родильном браслете был уваровит. Самоцвет-лужайка, понимаете?

– Понимаю. Жалко, что моей жене пришлось его выбросить. И ещё: мне бы хотелось иметь сыном нечто более определённое, – ответил я. И тотчас пожалел о подсознательно вырвавшемся слове, ибо Асия отпарировала:

– Все мужчины хотят этого – и многие добиваются. Вульфрин делает честь любому родителю. А насчёт бент Абсаль… Вы не представляете себе, Хайй, до чего интересно жилось будущим отцам в отсутствие УЗИ! Когда они до самого последнего момента не знали, что возникнет на свет из оплодотворенной ими и выношенной матерью яйцеклетки.

Я извлёк из её слов целых два урока и один вопрос. Во-первых, порадовался, что могу отслеживать все моменты развития моего потомства. Во-вторых – что стоило бы лишний разок взглянуть, что там получается из са́мого юного представителя клана Волков. А вопрос был риторический: по всему выходило, что наша мастерица украшений не считает меня вполне зрелым сумром, иначе бы уже сотворила мне новую оправу для старого камушка.

Что было с деревьями дальше – изумило нас уже по полной. К середине осени они сплелись ветвями и выбросили шишки. На окраинных деревцах они были удлиненные и вырастали как бы из мутовки на конце ветки, а на среднем – круглые, точно яблоки, плотно сидящие на ветке и несколько больше мужских. Я говорю так, потому что сразу понял распределение ролей: не одна секвойя, каури или криптомерия, – все сосны однодомны, хотя и раздельнополы. Вся эта биология значит, что плоды на одном дереве бывают сразу и мужские, и женские.

Но не среди моих отпрысков. Возникшие вегетативным путём от одного корня, они представляли собой по сути шестерых мальчишек и одну девочку, которую со всех сторон защищали.

И внутри которой соки двигались совершенно не так, как в них самих. Я имею в виду – как в обычном дереве. Когда дама Асия однажды на закате подозвала меня послушать «бинт Абсаль», я, прислонив чуткое ухо к коре, сразу услышал нечто вроде биения сердца и трепета кровеносных жил. Проверить это, так сказать, на вкус не рискнул – да и не нужно было большего.