Ангелоиды сумерек - [50]

– Я же думал своими детьми человеческий род приумножить, – сказал я перед тем, как окончательно сдаться обстоятельствам.

– А кто, по-твоему, мы сами? – ответил Хельм. – Кто, если не самые настоящие люди?

IV

Высоко застёгнут ворот,

И худые ноги босы…

Сон мой сладостно распорот

Взглядом глаз его раскосых.

За покатыми плечами

Золоченый самострел,

Неуместными речами

Дух смущаться не посмел,

Молча на него смотрел.

М. Кузмин

После долгого пребывания на вольной природе обиталище Хельмута показалось нам с Абсаль тесноватым и уж очень круто навороченным. Нет, не надо думать, что мы подселились к царственному казнителю оба или вытеснили его из угретой берлоги: он сам предложил от широты сердечной. Наше Братство Волков не то что распалось, но конкретно перетасовалось. Гарри перебрался к Марии, с которой у него затеялся крепкий амбивалентный роман, не желая возбуждать мою ревность бурными изъявлениями чувств. Иоганн не отходил от своей Беттины и мальчишки, которого, нехило поразмыслив, назвали Вульфрином, то есть Волчонком. Я, кстати, не возражал: почему-то моё благополучно состоявшееся отцовство отзывалось внутри не так чтобы очень. Амадей, вытесненный со всех фронтов, кроме жилищного, настоятельно приглашал Хельмута к себе в музыкальную лабораторию, как он это назвал. Туда он стаскивал те найденные им в сокровищнице информационных лепестков предметы, которые тем или иным образом могли терзать слух, и, как я понимаю, уповал на то, что отыщет в палаче родственную душу. Так что в нашем с дочкой распоряжении оставалось аж две обжитых комнаты – это не считая огромного полупустого здания с пыльными экспонатами.

Не нужно, однако, думать, что Абсаль, рождённая на Острове Пятницы, просто не понимала смысла и значения окружавших ее вещей. Уж кем-кем, а дикаркой ее считать было невозможно с самого начала, азы же русской и европейской культуры вошли в нее сходу, как нож в масло. Но когда ты сколько-нисколько провёл в дружественной лесной среде, охотно предоставляющей тебе всё, что нужно для существования, но не для комфорта, некий благородный аскетизм буквально въедается тебе в печёнки. Причем аскетизм, отчасти выдержанный в японской эстетной манере: толстые циновки, занимающие всю ширину пола, резные буковые подголовники, подозрительно напомнившие мне… ну, без обиняков: низкую плаху, – глиняный таз и такой же кувшин для ополаскивания. Наши скудные наряды были развешаны по стенам вместо картин, сундук для книг и мнемокристаллов (потрясное новшество: информацию с них можно было считывать без всякой техники, всего-навсего прижав ко лбу, как тфиллин) использовался как диванчик для сидения гостей, а драгоценный пищевой фарфор и узкая кружевная скатёрка украшали собой нишу в стене. Получилась своеобразная токонома, которую разрушали только ради смертных гостей. Например, Асии, которая не только осталась в городе, причём фактически одна, но и весьма плодотворно обслуживала сумрачников. После успеха с Беттиной, которой гранатовый браслет помог родить хорошего мальчишку, и отчасти со мной она всё прикидывала, чем лучше припечатать скромницу Абсаль.

– Я представляю себе уваровит… Нет, гранаты – это слегка поднадоело, – говорила она. – Однажды я видела прозрачные кварцы со вкраплениями целого полчища дендритов – вот это была красота. Их ещё полируют огромным кабошоном.

Однако Абсаль не захотела ничего, что бы сдавливало палец или руку или оттягивало шею, и дело так и заглохло.

Да, конечно, Хельмут с Амадеем не протестовали, вытаскивая громоздкую средневековую мебель и посуду на своём горбу, – дело было несложное. И да, разумеется, в обычной еде не было нужды нам обоим – рот служил моей Абсаль лишь для пения и разговора, на слух напоминавшего то же пение. В пищу ей шёл солнечный свет – лишь сильная смуглота и древесные тени на коже помешали мне тогда, на острове, заметить зеленоватый оттенок кожи, делавший ее похожей на статуэтку из старой бронзы. И движения напоминали скорее танец ковыля под ветром, чем рывки боязливой лани – хотя моя девочка была достаточно проворна, чтобы не уступать никому из сумров ни в работе, ни в играх. Кстати, ночь никак не влияла на нее – стройное тело отроковицы запасало вдосталь солнечной энергии и легко могло восполнить нехватку «молоком луны и звёзд», как называла Абсаль свет, отраженный диском, а, может быть, и самой атмосферой. Ночью она, по-видимому, не спала в обыкновенном смысле, как прочие разумные существа, но дремала и видела сны. Просыпаясь и наклонившись над ее простертым телом, я видел, как трепещут нежные веки. А когда они приоткрывались… я убеждался, что больше всего хлорофилла было в глазах моей красавицы. Чёрные или прозрачно-серые в темноте, они ярко вспыхивали зеленым, стоило им поймать хотя бы искру, днём же разгорались, будто два холодных факела.

Вы, наверное, думаете, что мы с ней потихоньку сошлись? Вот уж нет. Хотя у сумрачников это происходит совсем не так, как у прежних людей. Самое главное – ласки, объятия, игра жал на грани взаимного опустошения, нечто вроде сложнейших гимнастических игр – а финального аккорда вообще может не быть. Кстати, я не раз убеждался, что по сравнению с прочим он дарит не так уж много радости. В часы покоя мы стараемся всячески услужить друг другу, именно это выдаёт состоявшихся партнеров. Что греха таить, подобное было у меня и с Марией, и с Бет, и, так сказать, параллельно с ними обеими. Хотя в такой форме это грехом как раз не было – я снова сбиваюсь на прежние понятия. Флирт? Галантность, так любимая нежным полом?