Ангелоиды сумерек - [28]

Фрэнки жмёт на грушу рядом с рулём, однако раздается не гудок, а тихий вкрадчивый свист.

Усыпляющий газ.

За окошком Лэмми роняет пудреницу в сумку, сумочку – на сиденье, а сама смирно ложится на пол салона.

…Крошечная девочка в батистовой рубашке и шальварах с визгом бежит навстречу отцовским объятиям.

– Моё сокровище! Моя рани! Моя бегум!

– Со дня ухода мамы Калидэви он редко приходит на женскую половину, а проявлять слишком пылкие чувства не к лицу радже. Был бы это еще сын, как дети других жен, старших, а то всего-навсего дочь. Только зачем ей сравнивать то, что дано, с тем, чего не могло быть? Эта мудрость Учителей дана девочке с рождения. Отец любит, она любит – что может быть больше этого?

Тонкие пальчики обхватывают сильную шею, гладят смуглые щеки и бороду, касаются обруча на чёрных волосах.

– Какой красивый камень посерёдке. Это алмаз? Тот самый?

– Да. Видишь, как сверкает?

– Ночной огонь. Ты мне дашь самую чуточку покрасоваться?

– Пока нет. Мала ты для него. Это мама… мамин.

– Разве это причина?

– Конечно. Вот подрастёшь немного, выдам тебя замуж – получишь Багиру в приданое.

Он поднял девчонку на руки и понёс вверх по ступеням, дивясь, до чего ж она лёгкая. В своем кабинете уложил на диванчик, на всякий случай стянув руки и ноги шнуром от гардины. Липкая лента – штука весьма неделикатная.

Время ей проснуться, однако. Фрэнк достал из ящичка сигару, отрезал кончик небольшой гильотинкой, зажёг и сунул в рот. Уселся в кресло напротив.

Лэмми заморгала, пошевелилась, пытаясь вытащить руки. Открыла глаза.

– Как любезно с моей стороны – внёс в дом, уложил баиньки, да еще запеленал. Верно?

– Вроде бы да. И к чему были такие старания?

– Пустяки. Хотел рассказать тебе одну сказочку.

– Наверное, дикое занудство, если понадобилось меня дурманить и связывать.

– Не скажи. Как тебе – головка ясная? Регалию не желаешь?

– Спасибо, я привыкла к тростниковым пахитоскам.

– Это что еще? Таких давно не делают.

– Так и я давно не курю. Разве что опиум-сырец, по старой памяти.

Фрэнк в душе смеётся: она выдаёт себя, вольно или невольно.

– Тогда слушай. Веке этак в первом до рождества Христова на рудниках Голконды отыскали непонятный камешек: кристаллы любого цвета были тогда не в новинку, но этот был какой-то неправильный. Широкий и плоский, причем, как бывает с минералами искаженной структуры, твёрдый до необычайности. Древние гранили камни из рук вон плохо, так что они еле сняли с него фаску и оправили в золото. Да, забыл сказать, алмаз был чёрным. Ну не прям как уголь, естественно. Приметный, одним словом.

Я так думаю, до поры до времени он осел в одном из этих крошечных княжеств, до которых не было дела ни Тамерлану, ни Бабуру.

– Откуда у тебя сведения?

– Погоди. Говорили, что он передавался по женской линии и в этом качестве считался оберегом каждого из царственных домов. Что-то там такое воплощал особо гибельное для его врагов.

– Все исторические самоцветы такие, – отозвался голосок с дивана. – Рассказал бы что позабавнее.

– Сейчас будет и забавное. Когда в восемнадцатом веке уже Христовой эры началась большая заварушка между англичанами, французами и местным населением, один шевалье из мелких поднял Черный Камень с трупа богато одетой туземки. Солдата расстреляли за мародерство, отягощенное убийством, алмаз подарили Луи Многолюбивому взамен утраченных индийских территорий… Тогда его и окрестили „Сиянием Зла“. Перевод, разумеется, условный.

– Ты не сказал, что стало с той женщиной.

– На гхате сожгли, наверное. В Индии такое принято.

– А если она была мусульманка?

– Да что ты ерундишь! В общем, к истории камня приплюсовалось еще то, что и сам король, и тогдашняя его фаворитка умерли нехорошей смертью. После неудачной попытки хоть немного совладать с камушком. Бриллианта, между прочим, из Кали-Нура так и не получилось, ограничились плоской розой.

– Пока вполне тривиальная история.

– Говорили, что мадам Дюбарри наследовал сам Робеспьер. С вытекающими последствиями.

– Суеверие. Хотя кто-то ведь его толкнул под локоть, когда он пытался застрелиться перед гильотиной. Сотворил двойного мученика: пришлось перед бритьем еще и повязку на отбитую челюсть накладывать.

– С тобой становится приятно разговаривать. Погоди-ка, я проверю, удобна ли упаковочка. Мало ли что.

Он повернул девушку на бок, по-прежнему дымя сигарой, потом водворил в прежнее положение.

– Короче. Где-то через век с небольшим Кали-Нур всплыл на поверхность в почтенном британском семействе с французскими корнями. Некий господин Вериндер с супругой. Обрати внимание: алмазу снова захотели придать щегольской вид и уже было договорились с амстердамскими ювелирами.

– А что, Бемер и Бассанж тоже покушались на форму?

– Ох, извини, опустил великое событие. Я думаю, что да. Уж если они так возились потом с Ожерельем Королевы… Так вот. Брак единственной дочери наших британцев расстроился, жених потерял репутацию, а новый претендент разорился и погиб от своей руки. Алмаз был задешево продан тому, кто согласился взять его как он есть.

– Давняя история. Хотя рассказчик ты ничего, если уж лучшего не подворачивается. И кто этот покупатель?