Ангелоиды сумерек - [26]

– Мне не говорили.

– А ты не спрашивал.

– Что тогда излучает здесь?

– Книги. Тысячи самых лучших на земле книг. Не просто хороших и гениальных. Но в самом деле светоносных.

– Это мы собирали?

– Нет, вот он.

Теперь я понял, что скомканная клетчатая материя на полу – старый плед с кистями, а длинный холмик под ним – человеческое тело.

Старик откинул покрышку с лица и попытался приподняться на локте, но не вышло.

– А, девочка. Моего крестника привела? Здравствуйте оба.

И на удивление звучный голос, и выражение светлых глаз, и даже совершенно седые волосы не создавали впечатления старости и болезни. А ведь он был почти полностью парализован.

– И вам того же, Георгий Валентинович. Как вы?

– Ползаю потихоньку. Ничего, пол твоими стараниями стал чистый. А то ведь бумажная пыль самая что ни на есть едучая. Так ты своего Павла книги привела смотреть или меня?

– И того, и другие.

– Думаешь наследника мне из него сотворить?

– Не сейчас и не вот так сразу, Гэ Вэ, – Мари как-то по-особенному улыбнулась.

– Ну что же, – вздохнул он. – Павел, ты ведь чувствуешь лучи. Выбери свою книгу, ладно? Вот как заводчики дают покупателю щенка выбрать из помёта: кто из них первый подойдет. Но не приласкается, а доверие окажет. Понял?

Я послушно повернулся к стеллажам. Вот удивительно – они звучали! На разные лады, тихо и настойчиво. Когда-то в детстве меня учили брать ноты прямо с листа – уроки сольфеджио были самыми для меня мерзкими. Потом, уже бросив казённую музыкалку, я догадался, что ноты могут входить в тебя так же просто и незаметно, как буквы на уличных вывесках, и именно это означает «свободно читать». Но кто сейчас был чтецом и кто – тем, кого читают? Я поворачивался вокруг своей оси, пытаясь уловить все эманации и пропустить их через себя.

– Книжный стан, – кивал за моей спиной Георгий Валентинович. – Хорошо темперированный клавир и отлично выплетенный канат.

Среди плеска и звонов один голос зазвучал ниже и сочнее прочих. Я протянул туда руку – и тёплый шагреневый корешок потянулся к ней, как морда большого пса.

– Выбрано, – сказал Гэ Вэ.

– Теперь что – взять домой и читать не торопясь?

– «Ни в коем случае: книги в буквальном смысле его жизнь», – быстро просигналила мне Мария. И потом:

– А ты попробуй перелить содержание в себя. «Как душу плюща и мою кровь». Это и есть ритуал посвящения.

– Будем надеяться, что книжка – не Мильтон с иллюстрациями Блейка и не Данте в интерпретации Сандро Боттичелли. Почтенные классики, но ужас как навязчивы и жадны до вашего брата, – рассмеялся Георгий.

Я не ответил – нечто светлое и неосязаемое вошло в меня и перелилось через край. А потом уплотнилось в мозгу и застыло твёрдым грецким орешком.

Книга снова задвинулась в ряд.

– Потом разберёшься, что это было. Переваришь. Девочка, выходит, ты снова одна?

– Выходит, так, – сказала Мария с облегчением. – Насчет уборки и мытья вы можете не беспокоиться, это и одной нетрудно. Пабло, выйди погуляй, я скоро, а вокруг красиво очень. Не соскучишься и кстати посторожишь.

Когда моя дама присоединилась ко мне и мы уже были на порядочном расстоянии от леса, она объяснила.

– Георгий, похоже, – единственный человек на Земле, что уцелел после СПИДа. Получилось так, что защитный ген активизировался, но на всё не хватило. Паралич, ползает по полу на руках.

– Ест-пьёт он что?

– От книг. Почти как мы. Видишь ли, его прямо в доме прихватило – оборону держать хотел, чудак. От современных пожарников, которые так и не явились. Меня тогда на первое взрослое дело послали – помочь, ну и разобраться.

– Он хотел умереть, я точно слышал.

– А я нарочно подстраиваю так, чтобы этого не могло получиться. Гэ Вэ – сильный, отважный, знает много и всё такое. Одному сумру его до конца просто не выпить, хотя и двум тоже, и четырем… Видел, как он тебе обрадовался и как сник пото́м, когда тебя полностью загрузило?

– Но понемногу вы с ним обмениваетесь.

– Конечно. Хитрить иногда приходится – он всё шутит, что тянуть лямку на этом свете и стать в точности таким, как мы, ему неинтересно. Он, видите ли, здесь хранитель всяческой премудрости, а торить новые пути пока не пробовал. Вот я возьму – хоть на словах – его кровь для какого-нибудь новичка вроде тебя, и заодно в него потихоньку своё введу, как шприцем. Кстати, далеко не всякий человек может выдержать большую прививку нашей кровью, но лишь пустой внутри. Или тот, кто потерял всё, что имел. Второе хуже, потому что предполагает насилие над душой. Ну и оборачивать людей больных и тех, кто в принципе может заболеть мором, тоже вообще-то не имеет смысла.

– Ну, Гэ Вэ уж и не человек. Некто средний.

– Ох, Пабло, ты забыл, что мы и люди – один вид и одинаковый геном. Только акценты разные.

Пустой изнутри. Как я-Андрей. Это что – ругань или похвала?

А причина этого? Отсутствие во мне предрассудков и стереотипов или заурядный пофигизм, происходящий от невежества?

Золото, как говорят алхимики, получается только из золота, открытость миру – лишь из внутренней свободы и непредубежденности.

Самое худшее в религии – когда и если она клеймит еретиков и вырывает инакомыслие, как плевел. Потому что в такой вере нет свободы и нет возможности развиться далее.