Ангелочек. Время любить - [204]

— Господи, какая трагедия! — вздохнула тетушка Албани, проводя рукой по спинке изящной деревянной колыбельки, выкрашенной в белый цвет. — Ну вот, я смогу баюкать малыша, сидя рядом с ним. Давай, племянница, переложим Бруно.

— Сначала откроем чемодан.

Они положили в кроватку маленький матрас, сшитый из плотной льняной ткани. Осторожно они вынимали из чемодана приданое малыша: шапочки, пинетки, шерстяные распашонки.

— У меня осталось несколько овечьих шкур. Я сошью ему теплую шубку до наступления январских морозов, — решила Албани. — И меховые сапожки. От обморожения может спасти только овечья шкура.

Анжелина наблюдала за своей тетушкой, которая, казалось, помолодела лет на десять. Она мысленно представляла, как та будет шить около очага, думая лишь о том, как бы потеплее одеть малыша, которого подарило ей само Провидение.

Едва они поставили чемодан около кровати, как вернулись с полными сумками Жан Бонзон и Луиджи, ходившие в Масса.

— Как вы тут, женщины? — с порога спросил горец.

— Жан, не так громко! Малыш спит! — возмутилась его супруга.

— Разрази меня гром! Я и забыл про него. — Жан Бонзон усмехнулся. — Где он, этот карапуз? Еще в нашей кровати?

И Жан Бонзон склонился над новорожденным, который открыл глаза. Их взгляды встретились. Мужчина и младенец с любопытством смотрели друг на друга.

— Ну, малыш, тебе хорошо у Бонзонов? — спросил горец своим громовым голосом.

Он не знал, что этот ребенок, которому от роду было всего лишь несколько часов, почти не видел, лишь смутно различал силуэты. Но когда Бруно улыбнулся, Жан Бонзон чуть не запрыгал от радости и стал хорохориться, как петух.

— Э! Этот мальчуган узнает своих, черт возьми! Он улыбнулся дядюшке.

Усталый Луиджи сидел за столом. Подойдя к нему, Анжелина обняла молодого человека за плечи и поцеловала в щеку.

— Хорошо прогулялся? — спросила она его на ухо.

— Да… да… — ответил он. — Но я здорово вымотался. У твоего дядюшки стальные ноги. Я с трудом поспевал за ним, особенно на обратном пути, когда пришлось взбираться по крутому склону.

— Он привык, он же здесь вырос. Но тебе тоже приходилось много ходить.

— Я ходил в своем ритме и останавливался, когда у меня возникало желание. К тому же за то время, что я живу в Сен-Лизье, я потерял сноровку, а мать раскормила меня.

Эти стенания рассмешили Албани, но Луиджи не обиделся. Внимательно посмотрев на женщину, он сказал:

— Дорогая тетушка, если мне удалось развеселить вас, то я нисколько не жалею, что мои ступни горят, а икры сводит судорога, — заявил он.

— О да, моя племянница, твой аристократ — просто баба! И он хочет, чтобы я поверил, будто он взбирался до крепости Монсегюра! Ладно, Албани, разбирай сумки!

Довольный Жан Бонзон сел около камина. Он с удовольствием смотрел на свою жену, которая вскрикивала от восторга, вынимая вещь за вещью.

— Две настоящие соски для младенцев с новыми насадками! О, аптечная вата и губки! И погремушка, и градусник! Ой, печенье! Мое любимое, ванильное!

Из сумки, которую нес Луиджи, она вынула кусок мяса, завернутый в плотную коричневую бумагу.

— Говядина, изжаренная на вертеле! Но Жан, это дорого! Это очень дорого!

— Черт возьми, мы принимаем дорогих гостей!

Жан Бонзон купил также большую булку с повидлом и две бутылки бордоского вина.

— Сегодня вечером мы будем пировать! — заявил он.

Анжелина порывисто обняла дядюшку. Никогда этот человек не разочарует ее, и это успокаивало молодую женщину. Она гордилась, что в их жилах течет одна кровь, пусть даже эта кровь и делает ее немного еретичкой, как считали недальновидные умы.

— Спасибо, — тихо сказала она.

Анжелина вновь увидела себя в толпе, собравшейся в Бьере. Ей было жутко присутствовать при самосуде, учиненном над Луиджи. Тогда местные жители хотели забросать его камнями. Жан Бонзон сурово отчитал ее. Разгневанный горец упрекал свою племянницу в том, что она выдала акробата, не имея веских доказательств его виновности. «Дядюшка сразу понял, что Луиджи не виновен. Я могла бы потерять его, пройти мимо этой единственной, бесценной любви!» — думала Анжелина.

Взволнованная, вновь терзаемая угрызениями совести, Анжелина поставила стул рядом и села, прижавшись к своему любимому. Весь вечер она проведет вместе с ним, а когда настанет время сна, они вновь улягутся на старую деревянную кровать, ставшую свидетельницей их тайной свадьбы.

Сен-Лизье, суббота, 8 октября 1881 года

Октавия пришла, чтобы помочь Розетте привести себя в порядок. Одетая в темно-розовое сатиновое платье, девушка попросила причесать ее.

— Ты хочешь, чтобы я собрала твои волосы в пучок? — спросила удивленная служанка. — А в какой? На затылке? Или на макушке?

— Так, как это делает Анжелина. Чуть приподняв волосы сзади.

— Хорошо. Скажи, а они сегодня возвращаются, наши жених и невеста?

— Да. Они сказали, что вернутся в субботу. Мне не терпится увидеть Энджи. Мне надо ей кое-что рассказать.

— А я уже не в счет! Мне ты рассказать не можешь!

— Не обижайся, Октавия. Это сюрприз.

Октавия пожала плечами. Взяв шпильки, она принялась собирать в пучок темные волосы Розетты.

— Доктор приходил? — спросила она.

— Вчера вечером. Он снимет гипс через три недели. Потом мне придется ходить на костылях. Надеюсь, что в день свадьбы я смогу танцевать.