Ангел света - [2]
— Ее зовут Линн Фишер, и мы не «порывали», — говорит Оуэн. — Мы никогда не считали себя чем-то связанными, у нас у обоих уйма друзей, а потому нам нечего и рвать.
— Прекрасно, — примирительно произносит Изабелла, — но ты меня понял, верно?
— Я тебя понял, — говорит Оуэн.
— Учитывая, что Кирстен не желает, чтобы я приезжала, — говорит Изабелла.
— Не желает, чтобы ты приезжала? — в изумлении переспрашивает Оуэн. — С каких это пор?
— Ты бы должен был знать об этом, — говорит Изабелла. — Вы же, насколько я понимаю, общаетесь.
— Да ничего подобного, — говорит Оуэн. — Нет… право же, нет.
— Но вы всегда были близки, — говорит Изабелла.
— Нет. Право же, нет. Почему ты так говоришь? — спрашивает совсем сбитый с толку Оуэн. — То есть я хочу сказать, тебе так кажется?
— Вы же были близки, — говорит Изабелла. — В определенном плане. Но сейчас у нас нет времени это обсуждать.
— Вовсе мы не близки, — возражает Оуэн, — я с ней не умею разговаривать, как и ты, и мне с ней скучно, и я не хочу навещать ее — ведь только и разговору будет, что папочка то да папочка это, а на Рождество она выглядела просто жуть, и, как и у тебя, мама, у меня нет времени выслушивать ее всхлипы, она ведь шантажирует нас своими переживаниями; у меня своя жизнь и работы по горло…
— Я не пожалела бы времени для Кирстен, — резко перебивает его Изабелла, — по-моему, ты неверно меня понял: она не хочет, чтобы я прилетала к ней. Она достаточно ясно дала мне это понять. Когда же я ей звоню — а я последнее время часто ей звонила, — она отказывается подойти к телефону, и со мной разговаривает ее соседка по комнате Ханна, бедняжка буквально начинает заикаться от смущения, она такая воспитанная, и чувство такта у нее как у взрослой, а Кирстен явно стоит рядом и слушает и заставляет Ханну лгать, говорить мне, что все в порядке, все отлично, хотя я ведь беседовала с воспитательницей, и с деканом, и с психологом — вот она открыла мне на многое глаза, эта доктор Хэзлет, — и с ректором этой чертовой школы, когда она смогла уделить мне пять минут… и я прекрасно знаю, что Кирстен прогуливает половину уроков, иногда по целым дням спит, а иногда не спит вовсе, бродит ночью по общежитию и даже выходит на улицу — словом, ведет себя как хочет. Теперь ты меня понимаешь?
Оуэн тщательно обдумывает услышанное, прежде чем ответить.
— Но ведь Кирстен есть Кирстен, — говорит он. — Она всегда вела себя как хотела, верно? И подчеркивала это. У нее уже были неприятности у мисс Пиккетт, и так и осталось неясным, входила ли она в тот тайный клуб в Хэйзской школе…
— Она не входила в тот клуб, — говорит Изабелла. — И вообще ни в какие тайные клубы не входила.
— Пусть так, — быстро произносит Оуэн, — я просто хочу сказать, что все это не ново, на нее и раньше накатывало: то она не занималась вовсе, то усиленно занималась каким-то одним предметом, отказывалась есть, целыми днями спала, а по ночам — ни в одном глазу. Она ведь ходила к доктору Притчарду задолго до того, что случилось в Брин — Дауне, так что нельзя во всем винить отца.
— Я его и не виню, — сказала Изабелла, — с чего ты взял? Странная мысль.
— Тогда кого же ты винишь — меня?
— Я никого не виню, — говорит Изабелла, — я даже не в том покаянном состоянии, когда человек винит себя, просто я не могу с ней больше говорить — я хочу сказать, она не дает мне поговорить с ней… встретиться… ведет себя так, будто я не существую… будто я умерла — она сама этого не осознает, но ведет себя так, будто я умерла. Я знаю, что это не впервые, но в прошлом наши разногласия не доходили до такой крайности, не были такими — я не люблю слово «патология», но, в общем, да, не были патологическими… обычные проблемы, возникающие между матерью и дочерью… трения… собственно, и мы с тобой ведь не всегда идеально ладили, и ты с Мори тоже… матери с дочерьми, отцы с сыновьями… это вполне нормально… я знаю, что это вполне нормально в пору созревания, но до определенного предела. Мори тоже — не только я, — случалось, выходил из себя, особенно с Кирстен, она вечно нас провоцировала, ты же знаешь, какая она, только вот сейчас — после Рождества — стало куда хуже… она, по — моему, совсем не владеет собой… она, по-моему, всерьез свихнулась и может навредить даже себе, у нее, кажется, такая злость на меня, я просто не понимаю, в чем дело, у меня и без нее достаточно горя…
— Я не думаю, чтобы это была злость, мама, — осторожно вставляет Оуэн, — я хочу сказать — злость на тебя…
— …у меня и без ее ненависти есть над чем ломать голову… вам обоим наплевать на меня…
— Не говори так, — тихо произносит Оуэн. — Мама! Слышишь, не говори так.
На секунду на линии воцаряется тишина. Затем Изабелла продолжает, уже более спокойным тоном:
— Так вот, я звоню затем, чтобы просить тебя помочь мне. Может быть, ты выбрал бы время и съездил к ней — надо же проверить, насколько это серьезно, вдруг ей требуется какое-то лечение:., лечение у действительно хорошего специалиста… Чарли Клейтон как раз говорил мне, что мог бы поместить Кирстен в это заведение рядом с Бетесдой — Фэр-Хиллс или Фар-Хиллс, не помню, как оно называется… там еще какое-то время находился сын Мултонов после той страшной истории в Калифорнии… и дочь Бьянки Марек, по-моему, ты знаешь ее, — ну, та, что чуть не умерла от какой-то дикой диеты, сидела на одном буром рисе и испортила себе печень и зрение. Это не совсем больница — там нет ни высоких стен, ни заборов, ничего такого, что бросалось бы в глаза, собственно, у них там есть даже великолепный тренер по теннису, он мексиканец и отлично работает, я это знаю, потому что он преподает оздоровительный теннис в клубе Клаудии и она как-то говорила о нем… но не это главное — главное, что Кирстен, видимо, надо помочь выйти из этого периода нормально…
