Ангел страха. Сборник рассказов - [57]

«Я верю, верю, — говорил он себе настойчиво. — Я ничего не знаю и вместе знаю все, и это и есть то, что называется верою, и теперь я понимаю, что такое вера. И мне уже не страшно и все ясно».

Только было по-прежнему немного досадно, что пришел именно этот батюшка, знакомый и франтоватый. От этого было такое чувство, точно все происходит не совсем так.

Было скорее похоже точно батюшка, как и шесть лет назад, служит молебен по поводу новоселья.

Он стоял, слегка откинувшись назад, и быстро и полувнятно читал, держа высоко перед собою требник и зажженную восковую свечку и делая ударение на отдельных словах, точно полагал, что в них-то при данных обстоятельствах и заключается вся сила:

— Слава Тебе, Боже… Аминь. Господу помолимся…

Когда же переворачивал страницу, то высоко и многозначительно поднимал брови, отчего лоб его покрывался мелкими морщинками. Читая, он несколько раз ошибся и поправился.

И Гуляеву опять казалось, что это все не то, и что все это нужно кому-то другому: может быть, сиделке или самому батюшке, или тем, которые, вообще, останутся жить после него. Это для них важно, чтобы батюшка стоял сейчас над ним и читал по книжке, воображая, что это и есть то, что надо делать, когда умирает человек.

И оттого у батюшки, и у сиделки были теперь спокойные и довольные лица.

«Нет, это просто нехорошие мысли, — сказал себе Гуляев. — Они верят, верят, и я тоже верю, верю. Господи, спаси меня. Успокой, сделай, чтобы мне все разом стало ясно и понятно».

Но батюшка читал, и тоска не проходила. И оттого казалось, что все, что происходит сейчас, неважно и есть только предисловие к чему-то важному, а главное будет впереди.

И Гуляев терпеливо и сосредоточенно продолжал ожидать этого другого и важного.

Перестав, наконец, читать, батюшка сказал:

— Отвечайте наклонением головы.

Сиделка благоговейно вышла.

— Исповедаете ли вы всем сердцем и всем помышлением вашим Бога, троичного в лицах и пришедшего во плоти спасти мир?

Лицо его было торжественно и строго, точно он признавал всю важность предложенного вопроса и готовился заключить с Гуляевым какой-то особый по этому поводу договор.

«Ведь я же верю?» — сказал себе Гуляев, и в то же время слова священника казались ему, как и все, что он делал и говорил до сих пор, внешними и ненужными.

«Пришедшего во плоти»… это значит, что Бог (то самое большое и страшное) сделался вот таким, как батюшка, или он, Гуляев, родился от девушки, ходил по земле. И так же тогда дул ветер и качались ветви деревьев, как сейчас за окном, и были ночи… И все было, как сейчас… И это был Бог…

Батюшка опустил требник, и с недоверием посмотрел на Гуляева.

«Зачем это нужно ему? — подумал мучаясь Гуляев. — Ну не все ли ему равно? Ведь на этот вопрос так трудно ответить искренно и прямо… И, кроме того, это не может быть важным…»

Было неприятно солгать.

Батюшка ждал, и брови его подымались все выше. Почему ему надо так определенно, просто и даже, пожалуй, немного грубо, что вот был Бог и стал человек?

Гуляев внимательно посмотрел на священника, стараясь понять, как думает и верит, этот человек. Но батюшка смотрел просто и ясно. У него выходило все так удобно. На небесах — Бог, и Он сошел, когда это понадобилось для удобства людей, на землю. И оттого все сделалось так хорошо, понятно и просто. И теперь только он, Гуляев, должен умереть и сказать, что все это именно так, и он так и верит и ни в чем не сомневается.

Батюшка ждал и удивлялся:

«Что случилось?»

— Вы слышите? — спросил он и нагнулся.

Гуляев смотрел на него молча и тяжело дышал.

— Вам плохо?

Он сделал движение головой в сторону сиделки.

— Может быть, у вас есть сомнения? — спросил он хотя мягко и ласково, даже слегка блеснув белыми зубами, но пальцы его руки нетерпеливо перебирали нагрудный крест и возле глаз легли подозрительные и неприятные морщинки.

Гуляев подумал и тихо опустил и поднял веки.

Батюшка сделал осторожное и внимательное движение руками, аккуратно подобрал рукава рясы.

— Вы сомневаетесь в бытии Бога и в том, что Он троичен в лицах? — спросил батюшка, и в лице его появилась на момент усталость. — Сие есть тайна, сокрытая от человеков. Но сомневаться в этом большой грех.

Он не удержался и зевнул, слегка прикрывшись ладонью. Вероятно, он находил, что исповедь несколько затягивается.

— Но, конечно, сомнение есть естественное состояние человеческого ума. Молитесь.

Он ласково нагнулся и тронул его своею мягкою рукою за плечо.

— Молитесь усерднее, чтобы Господь отпустил вам невольное согрешение ваше.

Он возвел глаза к потолку. Но самому ему не хотелось молиться, и он только держал поднятыми кверху глаза. Он ожидал, что молиться станет Гуляев. Разве он мог молиться со всяким? Он только приходил и присутствовал. Пусть всякий молится сам за себя.

Гуляев поднял глаза и постарался помолиться.

«Я хочу думать, что есть Бог, — говорил он себе, — и что Бог хотя один, но состоит как бы из трех существ или видов. Этого нельзя понять, но это очень важно для меня. Это важно потому, что я умираю. И я хочу верить. И я молюсь Тебе, Боже, который состоит из трех видов, или лиц…»

Он напрягался этому поверить и для того представить себе все, как надо. Но выходило, что он молится трем богам, и он старался заставить себя думать, что они образуют из себя одного Бога, но представить это ему было трудно, и оттого было неловко и неприятно.