Ангел Смерти - [11]

Лена повернулась на бок и увидела стоявшую на туалетном столике парадную фотографию семьи. На то, чтобы получить необходимый ей снимок, они потратили в ателье дорогого модного фотографа шесть часов. Ради чего? Лена рассматривала знакомые лица, растянутые в искусственных голливудских улыбках. Они все страшно злились на нее тогда, даже Толя. Наверное, он уже тогда был знаком с этой женщиной, уже тогда обманывал Лену и мастерски «держал лицо». Ведь Лена сама его этому научила. Как гадко!

А дети? Когда муж умер, она боялась, что дети не вынесут такого удара, придется искать для них хорошего психолога; может, надо отправить их в поездку, сменить обстановку, придумать что-то еще? Но она напрасно волновалась. Вчера вечером, когда все посторонние разъехались по домам, оставив вдову с детьми одних, к ней подошел Никита и, сев рядом, взял мать за руку. Помолчав несколько минут, он поднял совершенно сухие, спокойные глаза и спросил: как они теперь будут жить?

Лена, поцеловав сына в макушку, принялась объяснять ему, что они будут очень любить друг друга, так сильно, чтобы папа мог гордиться ими. Но Никита перебил ее, с легким раздражением в голосе пояснив, что он имеет в виду вовсе не это, а то, чем они теперь будут платить за репетиторов, теннис и куда теперь будут ездить на каникулы? Выслушав ее ответ – что папа о них позаботился, – он молча кивнул головой и ушел к себе. Вскоре к нему заглянула Полина, после короткого разговора с братом она покинула его комнату вполне довольная. Больше они об отце не говорили.

«Кого я вырастила? И с кем мне теперь придется жить?» – впервые в жизни задалась Лена по-настоящему важным вопросом. Раньше ее интересовало в основном – как жить? Красиво, тихо, достойно. Форма, сплошная форма!

Она осмотрела свою любимую комнату, серебристо-голубую, с темной, почти черной мебелью. Мебель они привезли из Таиланда. Лена выбирала ее по эскизам дизайнера и очень гордилась созданным ею интерьером, нетривиальным и благородным. Дурочка! Какая дурочка! Она часто спрашивала мужа, нравится ли ему кровать, вместо того чтобы спросить, о чем он думает, лежа в этой кровати?

Как глупо, как бессмысленно протекла ее жизнь: в суете, в самолюбовании, в гордыне, в тщетных усилиях казаться лучше, чем она есть. И вот – ей сорок, а жизнь потерпела полное фиаско. И уже ничего не исправить, она слишком стара, чтобы начать сначала. Сначала? Да она совсем рехнулась! Она убила мужа! Убила человека! Отца своих детей!

Ее апатия как-то неожиданно спала, обнажив перед ней всю глубину и ужас того, что она натворила. Она на самом деле, по-настоящему, убила человека! Господи, раньше за это расстреливали!

Впервые с начала этого кошмара Лена задумалась о том, что же она хотела сделать и сделала. Да ведь она – настоящая преступница. Она отняла чужую жизнь, это хуже, чем украсть, хуже, чем скандалить и ругаться матом! Последние слова ужасно Лену позабавили. Ведь она всю свою жизнь считала нецензурные выражения верхом невоспитанности. Она резко села на кровати и разразилась громким каркающим смехом. Смех становился все громче, ему не хватало места в груди, и она встала. Не переставая хохотать, дошла до шкафа, распахнула дверцы и с протяжным стоном бросилась всем телом на висевшие ровными рядами костюмы мужа, уцепившись за вешалки.

– Толик! Прости меня! Прости меня! Что я наделала?!

Все раскаяние, весь страх, все разочарование в себе и собственной жизни выплеснулись в бурной истерике, и вот когда Лена, свернувшись калачиком на дне шкафа, предавалась исступленным страданиям, послышался звонок в дверь.

Лена вскочила. Часы показывали начало пятого. Дети? Но еще рано, у обоих дополнительные занятия, раньше шести никто из них не должен вернуться, а родители сперва непременно позвонили бы по телефону. Кое-как поднявшись на ноги, Лена утерла заплаканное лицо подолом, даже не заметив, что именно она сделала, и побрела, пошатываясь, к двери.

За дверью стоял приличный мужчина в костюме и темной летней куртке, высокий, гладко выбритый. Словно почувствовав за дверью движение, он вскинул голову и посмотрел прямо в глаза Елены.

– Кто там? – откашлявшись, спросила убитая горем вдова, искренне надеясь, что человек просто ошибся квартирой.

– Капитан Усов, следственный отдел Фрунзенского района, – и капитан придвинул раскрытую красную книжицу поближе к глазку. – Откройте, пожалуйста.

Такой паники Лена не испытывала даже на вступительных экзаменах в университете. Они как-то узнали! Они догадались! Ее арестуют, посадят в тюрьму к настоящим преступницам, в общую камеру! Господи, что же делать?!

– Елена Сергеевна, вы меня слышите? Вам нехорошо? Вы мне откроете? – В голосе капитана послышалось искреннее беспокойство.

И Лена решилась. Каждое преступление должно быть наказано. И она открыла дверь.

Вид стоявшей на пороге женщины сразил Андрея Петровича наповал. Он едва удержался от того, чтобы не кинуться к ней, растопырив руки, в попытке защитить ее от всего мира. Подобной растерянной беззащитности и глубокого, разъедающего душу горя он давно уже не видел. Но больше всего он был сражен разительной переменой, произошедшей во внешнем облике Елены Сергеевны Бурмистровой.