Ангел Смерти - [10]

– Скажите, а другие версии вы не рассматриваете? Ведь любой человек, занимающий столь высокий пост, неизбежно обрастает недоброжелателями. Возникают оппозиционные силы, объединяются его соперники, завистники, конкуренты… Неужели у Бурмистрова их не было?

– Разумеется, были. Но не настолько сильные, чтобы представлять собою реальную угрозу. Так, на уровне мелких пакостей, – пожала плечами Ирина Владиславовна. – Когда Анатолий претендовал на эту должность, по-настоящему сильных конкурентов у него не было. Его поддерживали в министерстве и в комитете здравоохранения, он был реально наиболее опытным, талантливым и достойным кандидатом на этот пост. Просто кому-то его назначение больше пришлось по душе, кому-то – меньше. Не более того.

– Значит, служебные мотивы вы категорически отвергаете? – простодушно поинтересовался Андрей.

– Абсолютно.

– Возможно, до вас у Анатолия Игоревича была… другая связь? – как можно более невинным тоном спросил Андрей, внимательно наблюдая за Скобелевой.

– До меня последняя связь у Толи случилась еще в институте, до его брака с мадам Бурмистровой. На протяжении семнадцати лет он был образцовым семьянином.

Вот, видимо, и сорвался, бедняга. Приложило так приложило, пожалел покойного Андрей Петрович, разглядывая сидевший перед ним классический образец расчетливой стервы.

– Кстати, уже известно, чем именно отравили Толю? – гася в пепельнице окурок, спросила Ирина Владиславовна, не глядя на собеседника.

– Да. И это не простое снотворное, которое можно купить в каждой аптеке, – уходя от конкретного ответа, проговорил Андрей. – Насколько я понимаю, супруга покойного никакого отношения к химии и фармакологии не имеет?

– Не стоит ее недооценивать! В случае необходимости она может достать все, что угодно. Даже если бы ей пришлось самого Толю попросить. Я вам очень советую провести обыск у них дома либо на работе у Бурмистровой. Я просто уверена, что вы найдете следы лекарства или сам препарат.

– А с чего вы взяли, что это было лекарство? – удивленно приподнял брови Андрей.

– Вы же сами сказали, что это не простое снотворное, я так поняла, что это редкий препарат, – не поддалась на его уловку Скобелева.

– Ах да, – кивнул Андрей. – Я просто неточно выразился. Это не совсем лекарство. Ну что ж… Благодарю за помощь, если вы вспомните еще какие-нибудь подробности, милости прошу, звоните в любое время. Вот моя визитка.

Андрей встал, Скобелева тоже поднялась с места и, протягивая ему руку для прощания, как-то вдруг вся изогнулась, тряхнула волосами – и мгновенно преобразилась. Включила очарование, усмехнулся про себя Андрей. Немного опоздала, надо было раньше сообразить, теперь сложившееся у него впечатление уже не переломить, сколько ни сверкай «иллюминацией». Что ж, зато понятно, чем она привлекла Бурмистрова. Пара таких фейерверков – и мужчина, переживший кризис среднего возраста, образцовый муж и отец, пал к ее ногам, как спелая груша.

Так, на вдовушку взглянуть необходимо. И можно сделать это прямо сегодня, зачем откладывать? Пароход его ждать не будет. И Андрей Петрович Усов покинул клиннику – и телом, и мыслями. Мыслями он перенесся на белый пароход, а телом – в подержанную «Мицубиси Лансер» и направился к Кузнецовской улице, на которой изволил проживать покойный господин Бурмистров с семейством.

Глава 7

Лена сидела дома. Со дня смерти мужа прошло уже двое суток. Родители уехали домой. Дети пошли в школу. Лена попробовала выйти на работу, но не смогла. Ее охватила бесконечная апатия. Двухмесячный стресс даром не прошел. Теперь Лена не нуждалась в успокоительном, она и так словно пребывала во сне. Кое-как, набрав номер, она позвонила на работу и сказала, что берет больничный. Ее с пониманием поддержали. Мыслимое ли дело – в таком состоянии ходить на работу!

Побродив без дела по квартире, она прошла в спальню и легла на застеленную кровать. Ей все время хотелось ощутить боль утраты, горечь невыплаканных слез, испытать еще какую-то, соответствующую случаю, естественную реакцию. Но ничего такого она не чувствовала. Даже радости не было. А ведь она столько мучилась, терзалась, мечтала и надеялась! И – ничего. Может, это кара такая – за ее злодеяние? Наказание бесчувствием? Лена не была глубоко верующим человеком. Крещеной – да, была. Молитвы знала. Праздники большие христианские соблюдала, праздновала – в соответствующих традициях. То есть соблюдала принятые обществом нормы поведения, не особенно задумываясь об их содержании. На Пасху – главное, чтобы кулич был пышным, чтобы тесто от орехов не потемнело, а не предшествующий пост и Воскресение Христово. И вот сейчас, лежа на кровати, Лена отчего-то задумалась: а не слишком ли много времени в своей жизни она уделяла форме, и не поэтому ли ушел от нее любимый муж? И был ли он любимым, а не просто привычным или, точнее, соответствующим? Соответствующим ее собственным, искусственно созданным критериям, в которые она свято уверовала, заменив ими искренние чувства и естественные проявления человеческой натуры?..

Так в древности появился этикет. Он был призван отгородить высшее сословие от низшего, подчеркнув особенность, избранность немногих, утвердив, упрочив и оправдав разницу в способах существования различных людей, рожденных свободными и равными и ведущих «свою» жизнь. Он закрывал доступ эмоциям, отгораживался от них, как стена. Это была весьма примитивная, упрощенная теория, но Лене она понравилась. Ведь она, со своим внутрисемейным этикетом, тоже отгородилась от всего и всех. Отгородилась от жизни, от неприятных эмоций, от некрасивых проявлений своей и чужой натуры. Превратила жизнь в лакированную шкатулку, которая вдруг взяла да и разлетелась вдребезги, высыпав наружу все уродливое несовершенство такого образа жизни.