Ангел мой - [40]

– Ах! Ты… – вздохнула Леа с упоением.

Он не улыбнулся, он привык просто принимать знаки поклонения.

– Скажи мне, Нунун…

– Да, любимый?

Он помедлил в нерешительности и, вздрогнув, моргнул.

– Я устал… И я не понимаю, как сможешь ты завтра…

Нежным движением Леа повалила обратно на подушку голую грудь и отяжелевшую голову.

– Пусть тебя это не волнует. Ложись. Разве Нунун не с тобой? Не думай ни о чём. Спи… По-моему, тебе холодно… Дай-ка я тебя согрею.

Она схватила что-то из своей одежды, завернула его в шерстяное и шёлковое, выключила свет. В темноте она с радостью подставила ему плечо, бок, прислушалась к дыханию, которое вторило её собственному.

Её больше не волновали никакие желания, но спать ей не хотелось. «Ему – спать, а мне – думать, – повторяла она про себя. – Наш отъезд я организую наилучшим образом, очень тактично. Мой принцип – как можно меньше шума и как можно меньше горя другим… Мы, конечно, поедем на юг – думаю, весной нам будет там хорошо. Если бы дело было только во мне, я предпочла бы вообще никуда не ездить, а спокойно остаться здесь. Но мамаша Пелу, но госпожа Пелу-младшая…» При мысли о стоящей у окна встревоженной молодой женщине в ночной сорочке Леа лишь пожала плечами, холодно рассудив: «Тут я ничего не могу поделать. Когда двое счастливы…»

Шелковистая чёрная голова задвигалась на её груди, спящий Ангел жалобно застонал во сне. Твёрдой рукой Леа отогнала от него дурной сон и чуть-чуть покачала его, чтобы он подольше оставался незрячим – без воспоминаний и без планов, – похожим на «гадкого мальчишку», которого сама она так и не смогла родить.

Проснувшись уже довольно давно, он старался не двигаться. Положил щёку на согнутую руку и пытался угадать, который час. Видимо, утро выдалось на редкость тёплое: сквозь пылающие розовым светом занавески он видел совершенно чистое небо, без единого облачка. «Должно быть, часов десять?..» Его мучил голод, он плохо поужинал накануне. Год назад он бы тут же вскочил, растолкал сонную Леа, поднял страшный крик, требуя свой шоколад. Но сейчас он не двигался. Он боялся, пошевельнувшись, растерять остаток счастья, того наслаждения, что доставляли его глазам огненно-розовые занавески, медно-стальные завитки кровати, поблёскивающей в окрашенном воздухе спальни. Огромное счастье, испытанное им накануне, казалось ему куда-то запрятавшимся, подтаявшим и совсем малюсеньким, способным уместиться в радуге, которая танцевала на боку хрустального графина, наполненного водой.

В коридоре раздались осторожные шаги Розы, приглушённые ковром. Снаружи, стараясь не шуметь, подметали двор. Ангел расслышал далёкое позвякивание фарфоровой посуды на кухне… «Как же долго тянется это утро!.. – сказал он себе. – Я встаю!» Но он так и не двинулся с места, потому что в этот момент Леа за его спиной зевнула и потянулась. Ласковая рука коснулась его талии, но он снова закрыл глаза, и всё его тело неизвестно почему вдруг начало лгать, притворяясь погружённым в сон. Он понял, что Леа встаёт, и увидел, как её чёрный силуэт скользнул мимо занавесок, которые она наполовину отдёрнула. Она повернулась к Ангелу, посмотрела на него и покачала головой с улыбкой, которая совсем не выглядела победоносной, а скорее решительной, готовой преодолеть любые препятствия. Она не торопилась покинуть комнату, и Ангел, чуть приподняв ресницы, так что была видна лишь узкая полосочка света, потихоньку следил за ней. Он увидел, что она раскрыла железнодорожное расписание и водит пальцем по колонкам с цифрами. Потом она вроде стала что-то подсчитывать, подняв лицо к потолку и нахмурив брови. Она была ещё не напудрена, с жалким узелком волос на спине, двойной подбородок, постаревшая шея – она имела неосторожность предстать в таком виде перед невидимым ей взглядом.

Леа подошла к комоду, вынула из ящика чековую книжку, заполнила несколько чеков и вырвала их. Потом положила в ноги кровати белую пижаму и вышла.

Оставшись один, Ангел глубоко вздохнул и понял, что с того момента, как встала Леа, он изо всех сил старался сдерживать дыхание. Он поднялся, надел пижаму и открыл окно. «Здесь можно задохнуться», – подумал он. Его мучило смутное и неприятное чувство, что он совершил неблаговидный поступок.

«Потому что притворился спящим? Но ведь я сто раз видел Леа в пеньюаре. Да, только раньше я никогда не притворялся».

Яркий солнечный свет вернул комнате её розовый оттенок, Шаплен[1] на стене радовал глаз нежными оттенками золотистого и серебристого цвета. Ангел склонил голову и закрыл глаза, чтобы воскресить в своей памяти комнату такой, какой она была накануне, таинственной и окрашенной, как мякоть арбуза, волшебный купол лампы, и главное – вспомнить то упоение, с которым он предавался восторгам…

– Ты встал? Сейчас будет шоколад.

Он с благодарностью отметил, что за несколько минут Леа успела причесаться, незаметно подкраситься, надушиться знакомыми духами. Звук её красивого сердечного голоса распространился по комнате одновременно с ароматом поджаренных гренок и шоколада. Ангел сел возле двух дымящихся чашек и принял из рук Леа гренок, щедро намазанный маслом. Он никак не мог придумать, что бы такое сказать, но Леа об этом не подозревала, ибо привыкла видеть его за едой молчаливым и сосредоточенным. Она поела с аппетитом, однако с некоторой поспешностью и озабоченностью, как женщина, которая завтракает с уже упакованными чемоданами, перед отъездом на вокзал.