Ангел бездны - [17]

– Ну, есть рай для добрых христиан и ад для…

Он осекся, видя, как Стеф положила пистолет на край упавшей перегородки, выпустила рубашку из брюк и стала вытирать оружие. Зарыться лицом у нее на груди, которую он наконец увидел, – это, наверно, и было бы настоящим раем.

– В этом-то и секрет, Пиб: в страхе перед смертью. Если смерть худшее, что может с тобой случиться, но если ее нет, значит, ты боишься того, чего не существует.

– Но она существует, черт побери! – прорычал Пиб, вдруг выйдя из себя. – Я видел сестру мертвой! Ты слышишь? Мертвой!

Стеф стряхнула с себя тыльной частью руки пылинки и мусор.

– Ты видел ее безжизненное тело, но с ней, с ней самой что случилось, тебе известно?

Луч света искоса упал на Пиба и озарил его теплом нового июльского дня.

– Знаешь, Пиб, почему ты все время отказываешься от испытания?

Стеф потянулась с гибкостью и грацией кошки.

– Ты считаешь, что предать смерти – это невыносимая ответственность, непоправимая ошибка. Но это игра. Игра и не более того.

5

Наконец-то он нашел работу. Он пытался куда-нибудь устроиться три года подряд. Министерство вооруженных сил перестало выплачивать ему ветеранскую пенсию через два года после демобилизации. Эти бездельники из европейского правительства плевать хотели на свои обещания брать на пожизненное содержание солдат, вернувшихся с Восточного фронта. Он писал письма, протестовал, угрожал, но его действия не нашли ни малейшего отклика ни у сограждан, ни у журналистов, ни у интеллигенции или художественной элиты, всегда готовых при этом заклеймить исламскую угрозу и ее ужасы. Почему же все они забывали, что обязаны остатками свободы тем несчастным, которые месили грязь в окопах Польши и Румынии? Может быть, они упрекали его в том, что он вернулся живым с войны, требовавшей от всех принести себя в жертву, подобно библейскому Агнцу, подобно Христу на кресте? Но он не умер на этом гигантском алтаре, где жрецы без устали совершали жертвоприношения. Он расстался всего-навсего с одной рукой, несколькими выдранными кусками тела и последними иллюзиями. Но христианская Европа не любила своих инвалидов. Ведь им не хватило приличия, чтобы погибнуть на дальних границах, а она не могла уже позволить себе содержать их. Европа предпочла бы, чтобы они спрятались, замолчали, ушли под землю. А инвалиды кричали о ее прежних обещаниях с удесятеренной злобой, они объединялись, создавали общества, чтобы придать силы своим требованиям, так что общественное мнение, влиятельное и переменчивое, в конце концов станет оплакивать их положение и бороться за их права.

Его собственная семья от него отказалась. Его упрекали в том, что за долгие восемь лет, что он провел на войне, он прислал всего три письма. Но ведь сложно писать в траншеях, на которые постоянно льется ледяной дождь, даже летом, оправдывался он. Пальцы деревенеют, мозги застывают, не говоря уже про грязь, про то, как трудно раздобыть ручку и бумагу… Они ничего не хотели слушать, они ужасно обиделись, но его племянник, отправлявшийся в Румынию, объяснил, что его семейство предпочло полностью порвать с ним, чтобы потом не платить ни гроша за инвалида. Ему никогда и в голову не приходило, что скупость его близких, та крестьянская скупость, которую он сам унаследовал в весьма незначительных количествах, однажды заставит их от него отречься.

Его ветеранской пенсии хватало на то, чтобы жить без излишеств, но и без проблем. Так продолжалось первые два года, до прихода к власти легионов архангела Михаила. Он снял в городе десятиметровую комнату и экономил на еде, чтобы позволить себе раз в месяц воспользоваться услугами его компаньонки, а точнее – проститутки. Благодаря ей он получал, помимо нескольких минут удовольствия, голубоватые таблетки, помогавшие ему заглушить боль от потерянной руки и впустую потраченной молодости. Она говорила, что у него великолепное тело и роскошный член, ей нравилось ласкать и лизать его шрамы, она забрасывала его вопросами о войне, о том, как они там жили в окопах, о врагах. Мусульман они видели только издали, это были неуловимые тени, которые внезапно являлись из тьмы и обрушивали на них проклятий не меньше, чем ракет. Но они укокошили их целую прорву, правда, не ясно, чьи пули их достали, может, их убили собратья по оружию.

Когда министерство вооруженных сил перестало ему платить, пришлось, через силу, отказаться от визитов подруги. Он протянул еще год на деньги, скопленные благодаря врожденной скупости. Потом подрядился на поставку голубых пилюль и стал постоянным перекупщиком. Он, конечно, не нажил большого состояния, но смог и дальше снимать комнату и есть вдоволь. Он был теперь вне опасности и испытывал ощущение, будто его отбросило на несколько лет назад, будто вернулась настоящая жизнь. Теперь он так же удачно миновал облавы помощников легионеров, как когда-то уклонялся от мусульманских пуль и снарядов. Он встречался с кучей самых разных людей – буржуа из зажиточных кварталов, опустившимися художниками, неудачниками, мужчинами и женщинами, бывшими на полной мели, нищими, воровавшими и грабившими, чтобы заплатить за ежедневную порцию искусственного эдема. БГ – божественная голубизна – дарила трое суток эйфории по сравнительно умеренной цене. Трое суток, которые помогали на время забыть ежедневный кошмар. Потом – еще через сутки или двое, в зависимости от особенностей каждого организма, – приходилось спускаться с небес на землю, это резкое падение вызывало тошноту, и ни снотворные, ни наркотики не могли его смягчить. Такова была цена за эрзац блаженства.