Ангел, автор и другие - [23]

Лица этих господ сразу омрачаются. Вы задели самое больное место их чести. Тот, о котором вы спрашиваете, действительно служил здесь, но теперь больше уже не служит, и куда девался — им неизвестно. А если бы случилось, что он, по милости превратностей судьбы, когда-нибудь вновь попал им на глаза, то они сообщат ему, что вы ждете его.

Между тем раздается второй звонок, и сторож громким голосом возвещает, что ваш поезд готовится отойти. Вы спешите в вагон, утешаясь соображением, что вам могло быть недодано и гораздо больше…

Один прислужник на вокзале северной железной дороги в Брюсселе вручил мне взамен данной ему пятифранковой монеты, за вычетом стоимости выпитой мной чашки кофе, крохотную турецкую монету, ценность которой мне до сих пор не удалось вполне установить, потертый до неузнаваемости двухфранковик и несколько сантимов. Вручил он мне этот денежный ералаш с видом человека, вносящего свою лепту на благотворительное дело. Мы посмотрели друг на друга. Должно быть, мой взгляд внушил ему мысль о моем неудовольствии. Он достал из кармана кошелек; по всей вероятности, он желал этой манипуляцией намекнуть, что я выжимаю из него последние капли крови. Но я оставался непоколебим. С миной мученика он извлек из кошелька монету в пятьдесят сантимов и прибавил ее к прежней сумме.

Я предложил ему сесть около себя, так как нам, по-видимому, предстояло немного потолковать. Думаю, он догадался, что имеет дело не с дураком.

— A, monsieur понимает! — веселым голосом воскликнул он и, смахнув всю мелочь со стола в свой кошелек, дал мне сдачу как следует.

После этого он хотел отойти от меня, но я подзадержал его и продолжал наслаждаться его обществом до тех пор, пока не пересмотрел всех монет. Он ушел со смехом и передал о моей проделке своему товарищу по столу, который также засмеялся. Когда я проходил мимо этих господ, они отвесили мне по низкому поклону и пожелали счастливого пути. Так я и оставил их смеющимися. Будь на их месте англичане, те до следующего утра глядели бы злыми буками.

Помню, как в дни моей молодости мне довольно дорого обошелся один из таких прислужников, делавший вид, что принимает меня за наследника всех Ротшильдов вместе взятых. На основании своих более или менее горьких опытов я вывел заключение, что с этими людьми нужно поступать с особенной тактичностью. Когда, например, один из них будет навязывать вам вина самой высшей марки, то вы возьмите его за руку и попросите сказать по совести, не может ли он раздобыть для вас бутылочку самого дешевого сорта. После этого он, наверное, придет в себя и перестанет считать вас наследником Ротшильдов.

Бывают такие заботливые прислужники, что вам так и хочется называть такого прислужника «дядей». Но, конечно, вы вовремя спохватываетесь, что это могло бы повлечь к нежелательным осложнениям в ваших с ним сношениях. Когда вы при нем угощаете даму и желаете придать себе в ее глазах известный вес, этот родственно расположенный к вам прислужник непременно поведет себя так, словно угощает он, и заставит вас почувствовать злобу.

Самое большое оскорбление, какое вы можете нанести прислужнику, состоит в том, чтобы принять его за «своего». Вы уверены, что это ваш: у него та же лысая голова, те же черные баки, тот же римский нос. Но вы не заметили, что у вашего глаза голубые, а у этого — карие. Вы останавливаете его, когда он проходит мимо вас, и просите подать вам красного перцу. Он окидывает вас таким высокомерным взглядом, что вам делается и стыдно и страшно, будто вы сильно оскорбили его. Весь его вид говорит вам: «Вы ошиблись, сударь, и спутали меня с кем-нибудь другим. Не имею чести знать вас».

У меня никогда не было привычки оскорблять кого-либо, но иногда я совершенно бессознательно оказывался виновным в этом, причем каждый раз чувствовал себя в высшей степени пристыженным. То же самое чувствую я и тогда, когда нечаянно приму чужого прислужника за своего.

— Я пришлю вам вашего человека, — отвечает он мне, но таким тоном, который резко обозначает разницу между прислужником чужим и вашим. Часть из них, быть может, не разбирает, кому прислуживает; другие же проникнуты сознанием своего человеческого достоинства. Вам становится понятным, почему ваш прислужник держится от вас в стороне: он стыдится вас, потому что вы мало заказали. Быть может, он выжидает время, когда ему можно будет незаметно проскользнуть к вам. Тот, которого вы так легкомысленно приняли было за своего, отыскивает вашего, оказавшегося спрятавшимся за шкафом, и говорит ему: «Вас спрашивает номер сорок второй». Тон его голоса добавляет: «Если вы покровительствуете подобного рода потребителям, то это, конечно, ваше дело, но, пожалуйста, не заставляйте меня возиться с такой мелочью».

IX Женская эмансипация

Один знатный восточный человек отбывал с наших берегов на родину. Прощаясь с ним на палубе парохода, молодой дипломат, приставленный к этому человеку на время его пребывания в Лондоне, спросил его:

— Как понравилась вашей светлости Англия?

— Слишком много женщин, — лаконично ответил важный уроженец Востока и спустился в свою каюту.